Сын, я не достану до неба, ведь мы способны летать лишь неумело,
Сердце, на разгоне, отдает тепло, рваными нотами боль,
Призови меня к себе, и я в минуты флипа, буду катать тебя по реке,
Прочитай по губам про меня та, Ассаи - сотканный зимнего дня,

Нева несла тёмные воды, наши мечты и танцы гонора,
Кто-то был рядом с нами, дышал в спину, перебирая губами:
Дождь смой старые ноты, и всё нелепое до первой стопки,
Крылья, ноги, хвост, свет галогена, яркий до боли, мой Бог!

П:
Орион сто двадцать две, мы, уходим ближе к земле,
Проснись, плёнками созданы дни, тёмными кадрами ты,
Орион сто двадцать две, мы, уходим ближе к земле,
Проснись, плёнками созданы дни, тёмными кадрами ты.

Эти минуты пыль, эти глаза гранит, боль в имени - ты,
Я рисовал на запотевших стёклах, сто двадцать две в этой комнате,
Я видел берега, там, где мёртвый лес, и кто-то в трюме шептал: "боли нет", 
И нас нет отец, поверь звездам я на года,

Испугай нашатырём на вате, это, как глаза закрывают сзади,
И так бегло, где-то на дне, между строк сто двадцать две,
Верь, сквозь годы, мы пронесём холод Ориона, и мы увидим снег, открыв глаза, 
Алыми звездами февраля.