Огни притона заманчиво мигали,
А джаз Утесова заманчиво гремел.
Там за столом мужчины совесть пропивали, А девки честь свою хотят залить вином.

Там за столом сидел красивый парень,
Одет он скромно, с надорванной душой.
Он был дитя, когда отец его покинул,
Оставив жить их с матерью вдвоем.

Ребенок рос, а мать его кормила,
Сама не ела - всё сыну берегла,
С рукой протянутой на папертях стояла,
Порой в лохмотьях и даже без пальто.

Вот вырос сын, с ворами он сознался,
Он стал кутить и дома не бывать,
Он время проводил в притонах и разврате,
И позабыл свою старушку мать.

А мать по сыну плачет и страдает,
Болит и стонет надорванная грудь.
Она лежит в сыром нетопленом подвале,
Не в силах руку за копейкой протянуть.

Вот в двери стук - и двери отворились,
Вошел в костюме он и в кожаном пальто.
Сказал он тихо, сказал: "Мамаша, здравствуй..."
И ничего он больше вымолвить не мог.

"Ах, погоди... Не уходи, останься...
Ты пожалей свою старушку мать.
Ведь о тебе уже немало слез пролито,
Еще немало придется проливать..."

Но он ушел и даже дверью хлопнул,
И не сказал ей больше ничего.
А мать, рыдая, зарылася в лохмотья,
Ей было больно после этого всего.

На утро мать лежала в белом гробе,
А к вечеру на кладбище свезли.
А сына родного с отчаянными бандитами
На утро всех к расстрелу привели.