я дописываю тебе письмо –
карандаш затачивал уже дважды.
знаешь, это действительно важно,
в отличие от навязших в зубах аксиом.
моему городу снятся тревожные сны,
мой город теряет рассудок.
в течение последних ста суток
в нём нет ни тебя, ни весны.
похоже, он потерял здешний рай,
забыл и слова, и аккорды.
под дождём трамвай с грустной мордой
везёт меня на самый край.

---

мы незаметно пролетим нашу станцию.
с тебя улыбка, с меня – сокращение дистанции:
знаешь, под моим окном росли акации,
и я ни разу под ними не целовался.
прошлой зимой их убили морозы.
я это принял за знак – все серьёзно:
писал об этом в стихах и прозе,
а вышло – смотри как: ты, я, поезд
и гигантский город десятью метрами выше.
когда под его съехавшими крышами
вдруг кончится музыка – пробки, что ли, вышибет,
ритм танцу даст сердце.
слышишь?

---

не плачьте над погибшими кораблями!
они рады, что не стали пулями и болтами.
никогда не обнажали дно океаны,
значит, по-настоящему корабли не умирали –
не плачьте, не поддавайтесь отчаянию!
как бы ни верещали белоголовые чайки,
что моряка без судна они не встречали –
корабли на вечном донном причале,
и больше ни одной вражеской мыши.
корабли спокойны и хранят опыт книжек,
иногда шепчут – помнишь ли, мальчишка?
и дают гудок.
слышишь?

---

низкое небо пугает хмарью.
город прячется в своём футляре.
смотри – вдоль проспекта скорчились яблони,
и нависает сверху ноябрь,
грозясь захватить Москву снежными мухами.
но свет горит на каждой из кухонь,
мне тепло, и не хочется верить слухам,
что этот мир может скоро рухнуть.
для сильного любые тревоги – лишнее.
надежда делает мечту ближе,
слышишь, как говорит разум высший,
что любит нас?
слышишь?

---

мой счастливый автобусный билетик,
увы, оказался горьким на вкус;
отштормила весна, расплавилось лето,
стакан наполовину пуст,
как бесконечность нуля после точки,
ожидание, когда подхватит прилив.
знаю, что у судьбы на обочинах
растут подорожники твоих молитв.
город проснётся, раскрылив эстакады,
солнце возьмёт привычный разбег
и вдруг поместится в окне квадрата,
в котором более не заперт человек.