Мне обещали прощать и надеяться,
если по случаю лучшее сбудется,
если ветрами печали развеются,
если сверхновая ночью почудится.

Мне обещали отсрочить долги мои
до бесконечности, до отощания -
и обещания вылились в мнимые
признаки бегства от обнищания.

И приходил я, забытый и брошенный,
к бывшим знакомым, друзьям и приятелям,
только ненужный я был и непрошенный,
и разговаривали, как с предателем.

Глаз я искал, что утешить могли меня,
памяти, знавшей моё имя-отчество -
но у минувшего не было имени...
И зародилось во мне одиночество.

И обещал я не верить, не каяться,
души людские поставив мишенями,
даже тогда, когда враг постарается
пол предо мной исцарапать коленями.

И обещал я, как яблоки кислые,
лица давить, усмехаясь над жертвами -
и, не спеша, небольшие долги свои
стал возвращать заказными конвертами.

И не поверил, когда безутешная
письма писала мне лучшая самая -
их разрывал, не читая, небрежно я,
и не отправил в ответ телеграммы я.

И не добил я больного и хилого,
дабы мои оправдались пророчества -
он не погиб, но и я не простил его,
и ликовало во мне одиночество.

...Но, не спросясь у живущего племени,
было недолгим его ликование,
и у минувшего не было времени,
чтоб утвердить меня в новом призвании.

Как ни удерживал перерождение -
сила родства всё во мне опрокинула,
минула злость моя, как наваждение,
и одиночество начисто сгинуло.

И полетели опять обещания,
незабыванью строча обязательства,
снова прощение, как бы прощание
с манией видеть во многом предательство,

вихрями нежность устои коверкала,
стёрлась печать отрешения дочиста...
Только в прихожей квадратное зеркало,
как трафарет моего одиночества.

<1979>