В общем, письмо это, детка, я выслал в бутылке
с борта норвежского судна идущего в Киль,
девочка, ты затираешь на карте до дырки
место, где я «раздавил» этот самый бутыль.
Я покланяюсь твоим загорелым коленкам,
тонким запястьям, особенно если пьян…
Боцман и шкипер любили друг друга за стенкой,
я в это время – цинично блевал в океан…
Эти стихи не тебе, они прямо из горла,
ты же – как я – одиночка проглотишь и свалишь,
чайка уселась и что-то там в клюве припёрла,
стул со стеной не сошелся, ничто не исправишь.

Девочка, выплюни в воздух свое [bad word] you baby,
и не звони никуда /настроение – жопа/,
этот винил ни о чем, и твой номер на лейбле – 
L /так, наверно, в Любви погибает Европа/.
Радио сдохло, и вряд ли нам виден берег,
с камбуза пахнет рыбой и репчатым луком…
Если нас ищет маяк, значит, кто-то в нас верит,
так же как я в тебя /можешь не лыбиться сука/.
Я запаял эти строчки и выбросил в воду,
/рыбы глядят в изумлении/. В чем изъян?
Ты – сумасшедшая, если в такую погоду 
выйдешь на берег и станешь смотреть в океан.
 [bad word] эти чувства! Какое там на хрен forever?!
Я не умею летать, и ты тоже – не Вэнди.
К счастью мы срали на Киль, и уходим налево,
Боцман сегодня принес распечатанный бренди…
В общем, письмо это, детка, я выслал куда-то
с борта норвежского судна, идущего…впрочем,
боцман мне нравится больше, чем все твои взгляды
/я допускаю, что даже, наверное, очень…/

Рыбы глядят в изумлении, солнце садится,
чайка свалила на мачту, я – искренно пьян,
я постараюсь тебе никогда не присниться…
Ты никогда не увидишь, как спит океан…