Не трогай!Прежде чем нас расстрелять,ты решил объяснить, за что.Это что-то новенькое.И вполне может сойти за проявлениеслабости, папочка.Я разочарована.
- Я ни в кого не буду стрелять.
- В меня ты уже стрелял.
Да.Прости меня. Я сожалею.Ты сбежала.Но стрельба тебе вслед нисколько не улучшила ситуацию.Конечно, нет.Ты слишком упряма.
Если ты не хочешь меня убивать,зачем же ты приехал?Мы так и не успели закончить наш последний разговор - тот, в котором ты говорила,чем именно я тебе не нравлюсь. Потому что ты сбежала. Я должен получить возможность сказать тебе,чем мне не нравишься ты. Я полагаю, это предусматривают правила приличия.
И поэтому ты приехал? А ещё меня обвиняешь в упрямстве. неужели ты приехал не для того,чтобы заставить меня вернуться и сделаться подобной себе?
Если бы был хоть один шанс заставить тебя вернуться! Но, конечно, этому не бывать. Я буду счастлив, если ты в любой момент вернешься домой и вновь станешь моей дочерью. В таком случае, я даже начну делиться с тобой своей властью и ответственностью. Но тебе это неинтересно.
Тогда, в чём же дело? И что же, что же тебе такое во мне не понравилось? 
Слово, которое ты произнесла и которое привело меня в ярость. Ты назвала меня высокомерным.
Ты возомнил себя Богом. Я считаю, что это высокомерие, папа.
Но именно это мне не нравится и в тебе. Это ты у нас высокомерная!
И для этого ты сюда и приехал? Не я выношу людям вердикты, папа, а ты.
Ты не выносишь людям вердикты, потому что ты им симпатизируешь. Заброшенному ребенку и убийце, который вполне может оказаться невиновным, так? Во всём виноваты обстоятельства. По-твоему, насильники и убийцы сами могут быть жертвами.А я, я называю их псами. И если они готовы жрать собственную отрыжку, остановить их можно лишь плетью. 
Но псы не могут пойти против своей природы. Почему же мы не должны их прощать?
Псов можно обучить многим полезным вещам. Но лишь при одном условии. Если не прощать их каждый раз, когда природа берёт в них верх.
Значит, я высокомерна. Высокомерна, потому что я прощаю людей?
Бог ты мой. Неужели ты не чувствуешь, как снисходительно ты об этом говоришь? У тебя есть предубеждение...
Нет...
...что никто, послушай меня, никто не может достичь столь высокого уровня нравственности,
которого достигла ты. Поэтому ты и оправдываешь других людей. Трудно представить себе большее высокомерие. Ты, моя дочь, моя дорогая дочь, ты прощаешь других, оправдывая их тем, чем никогда не стала бы оправдывать свои собственные поступки. 
А почему я не должна быть милосердной? Почему?
Нет, нет, нет. Ты должна, должна быть милосердной, когда для милосердия есть время. Но вместе с тем, ты не должна отступать от своих моральных принципов. Ради них. Они заслуживают за свои прегрешения того же наказания, что ты - за свои.
Они люди.
Нет, нет, нет. Разве каждый человек не должен отвечать за свои поступки? Конечно, должен. Но ты не даешь им такой возможности. И это чрезвычайное высокомерие. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше жизни. Но я ещё никогда не видел более высокомерного человека, чем ты. А ещё считаешь меня высокомерным! Мне больше нечего сказать.
Ты высокомерен. Я высокомерна. Ты всё сказал. Можешь уезжать.
Без своей дочери, я полагаю? - Я спросил: без своей дочери?
- Да.
- Что ж.
- Да.
Тебе решать, тебе решать. Грэйс, говорят, у тебя возникли здесь некоторые трудности.
Нет. Нет, дома проблем намного больше.
Я дам тебе немного времени, чтобы подумать. Возможно, ты изменишь своё решение.
Не изменю.
Послушай, любимая моя, власть - это не так уж плохо. Я уверен, что ты найдешь способ правильно ею распорядиться. Пройдись и подумай об этом.
Эти люди делают всё, что в их силах, чтобы оставаться людьми, несмотря на все трудности.
Как скажешь, Грэйс. Но достаточно ли их усилий? И насколько они тебя любят?
Грэйс уже давно об этом думала. Она знала, что если после появления гангстеров её не застрелят, ей придется рассматривать предложение своего отца вернуться и войти в союз с ним и с его бандой головорезов и преступников. Ей не нужно было гулять по улице, чтобы ответить на этот вопрос. Хотя, разница между теми людьми, которых она знала дома, и теми, с которыми познакомилась в Догвилле, оказалась чуть менее разительной, чем она ожидала. Грэйс взглянула на кусты крыжовника, которые в сумерках выглядели особенно хрупко. Ей было приятно осознавать, что при соответствующем уходе весной они снова оживут, а летом покроются совершенно немыслимым количеством ягод, которые так вкусны в пирогах, особенно с корицей. Грэйс посмотрела вокруг и увидела за оконными стеклами испуганные лица людей, наблюдавших за каждым её шагом. И ей стало стыдно, что к возникновению этого страха причастна и она. Как же она могла их возненавидеть за то, что, в конечном итоге, оказалось всего лишь проявлением их слабостей? Вполне вероятно, что, живя в одном из таких домов и сравнивая внезапно появившихся в городе незнакомцев с собой, она совершала бы точно такие же поступки, от которых сама натерпелась в Догвилле. Если честно, неужели она удержалась бы от