Грудой дел,  
  суматохой явлений  
день отошел,  
  постепенно стемнев.  
Двое в комнате.  
  Я  
   и Ленин —  
фотографией  
  на белой стене.  
 Рот открыт  
  в напряженной речи,  
усов  
  щетинка  
   вздернулась ввысь,  
в складках лба  
  зажата  
   человечья,  
в огромный лоб  
  огромная мысль.  
 Должно быть,  
  под ним  
   проходят тысячи…  
Лес флагов…  
  рук трава…  
Я встал со стула,  
  радостью высвечен,  
хочется —  
  идти,  
   приветствовать,  

 ‎рапортовать!

«Товарищ Ленин,  
  я вам докладываю  
не по службе,  
  а по душе.  
Товарищ Ленин,  
  работа адовая  
будет  
  сделана  
   и делается уже.  
 Освещаем,  
  одеваем нищь и о́голь,  
ширится  
  добыча  
   угля и руды…  
А рядом с этим,  
  конешно,  
   много,  
много  
  разной  
   дряни и ерунды.  
Устаешь  
  отбиваться и отгрызаться.  
Многие  
  без вас  
   отбились от рук.  
Очень  
  много  
   разных мерзавцев  
ходят  
   по нашей земле  
   и вокруг.  
Нету  
  им  
   ни числа,  
    ни клички,  
целая  
  лента типов  
   тянется.  
Кулаки  
   и волокитчики,  
подхалимы,  
  сектанты  
   и пьяницы, —  
ходят,  
  гордо  
   выпятив груди,  
в ручках сплошь  
  и в значках нагрудных…  
Мы их  
   всех,  
   конешно, скрутим,  
но всех  
  скрутить  
   ужасно трудно.  
Товарищ Ленин,  
  по фабрикам дымным,  
по землям,  
  покрытым  
   и снегом  
     и жнивьём,  
вашим,  
  товарищ,  
   сердцем  
    и именем  
думаем,  
  дышим,  
   боремся  
    и живем!..»  
Грудой дел,  
   суматохой явлений  
день отошел,  
  постепенно стемнев.  
Двое в комнате.  
  Я  
   и Ленин —  
фотографией  
  на белой стене.