апатия к будням, то чувство, как будто с температурой в кровати:
скорее хочется вскрыться, нежели что-то менять.

и в каждом сне возвращаешься в лето,
сжимая конверты счастливых билетов.

ты помнишь? соседи звонили, писали,
просто нас вычеркнули из расписания,

каждый прохожий смотрел нам вслед.
нас больше в этой реальности нет,

с этой минуты мы просто не существуем.
порой не слышно и голоса/крика,

в пучине любви захлебнувшись в крови.
не каждый получающий письма - счастливый.

а ведь твой голос дрожал так сильно,
не холодно, просто играли мы с нервами,
лимфы сжимая, артерию сонную, просто вдвоём
мы любили летать.
по градусам цельсия мерили сердцебиения,
и милиграммами слёз измеряли тоску.
ТЫ ПРОСТО ПОЙМИ, ЧТО В ДЕПРЕССИИ
БЕЗ ТЕБЯ Я ПРОЖИТЬ НЕ СМОГУ.
просто пойми мою грусть и печаль,
я отчаянно рвался к тебе, в километрах
пролитой крови в асфальте,
часами на пункте или в пустом КПЗ.
Пьеро захлебнулся в стихах или песнях,
а я вспоминаю поцелуи на реверсе.
помни, Мальвина, родные ладони,
ВСПОМИНАЙ ДАЖЕ ПОД ПЕРОГИДРОЛЬЮ.


рыдай больше, Мальвина, и режь руки,
Пьеро спился, повесился в ванной.

твои же локоны сверкали на солнце,

но кто теперь снимет депрессии чары?

печальные люди слонялись в округе,
пустые глаза открывали нам правду,

в пустых супермаркетах ночью и пьяными,

в поисках только пленящего счастья.

вдаль от людей и поездов, и трамваев,
печальные люди нам песни включали;

любили любить и любимыми были,

но Юра, мы всё тут давно проебали.

тебя звали на вписку, а я болен,
тебе налили виски, а я весь в крОви,

тебя пытались изнасиловать в душе,

а я просто болен и нахуй не нужен.

пиши предсмертные записки в твиттер,
и фото на тамблер залей и рыдай,
забывай про печаль, этот пёрпл дранк
по коленям разлит, но нам нахуй нужна печаль.
Пьеро писал об этом, не вспоминай лихом.
Пьеро спился и умер на Выхино,
в сраной хрущёвке-пятиэтажке,
заведомо знав о трагедии нашей.

рыдай больше, Мальвина, и режь руки,
Пьеро спился, повесился в ванной.
твои же локоны сверкали на солнце,
но кто теперь снимет депрессии чары?
печальные люди слонялись в округе,
пустые глаза открывали нам правду,
в пустых супермаркетах ночью и пьяными,
в поисках только пленящего счастья.
вдаль от людей и поездов, и трамваев,
настанет момент, когда вывалюсь пьяным
из окон на грязный асфальт мостовой,
полумесяцем сломанным, со сломанной судьбой
тебя звали на вписку, а я умер;
тебя любили так сильно, мадам Кюри,
тебе больше не важно ни грамма,
а я стал свидетелем жизни финала, Мальвина.