По тракту сибирскому шли арестанты,
Их гнали средь белых снегов.
Шагали все тихо, всё замерло в страхе,
Лишь слышно бряцание оков.
Шагали все тихо, всё замерло в страхе,
Лишь слышно бряцание оков.

Вдруг старый и слабый упал на дорогу
И с жалобным стоном просил:
«О, сжальтесь над бедным, совсем изнемог я,
Идти больше нету уж сил!»

Конвой подбежал и ударил винтовкой,
С лица покатилася кровь.
Бедняга вздохнул, перекрестился неловко
И поднял разбитую бровь.

Сказал он, вздохнув и глядя на дорогу:
«Лежачего бьет только трус!
Я жизнь не жалел за царя дорогого,
Таких я, как ты, не боюсь!»

И, встав на колени, слезой обливался
И плакал навзрыд, как дитя,
Конвой хохотал и, как змей, извивался,
На жертву бесстыдно глядя.

Вдруг пуля шальная, свистя и играя,
Смертельную песню пропев,
На тракте сибирском скосила беднягу,
Который бежать не успел.
На тракте сибирском скосила беднягу,
Который бежать не успел.

Но сжалились ветры и снежные вихри
Над бедной и доброй душой
И саваном белым с любовью укрыли,
Пропев ему «за упокой».
И саваном белым с любовью укрыли,
Пропев «ему за упокой».