Просыпаюсь, и гложет стыд - до чего довело вино:
всё, что может болеть, - болит. Остальное - бесчувственнО.
И к тому же весь дом - вверх дном, и не только весь дом - вся жизнь.
А когда уж кругом разгром, хоть под поезд беги - ложись.
Постоянно, чуть где чего, скажем грамота или деньга,
как другим, так всегда "ого", ну а мне - так всегда "ага".
И со вздохом ещё таким усмехаются сквозь очки.
Даже если скажу "Ап-чхи" - "Будь здоров!" говорят другим.
Эх, отрезанный я ломоть, позабыла меня страна.
И жену подарил Господь, чудо-юдо, а не жена.
     Нет, ну как она все угадывает,
     и одно прям с другим увязывает.
     Ну а я ж должон от такой жены
         сохранить себя мужиком.
     Что с одной стороны - накладывает,
     а с другой стороны - обязывает.
     Только я, почему-то, с любой стороны
         выхожу при ней дураком.

Нет, ну как всё же ей не лень всюду рожу совать свою.
Каждый день на меня "трень-брень", отчего это я, мол, всё пью?
А я сам бы не пить - хоть счас! Но когда каждый день "трень-брень",
ну, не выдержишь иной раз, потому и пью каждый день.
     Расколись ты враз, моё темечко,
     погори, душа, синим пламенем,
     пропади ты, мозг, да изыди, ум,
         только горе мне от тебя.
     А ведь помню же - было времечко,
     я ведь тоже шагал под знаменем,
     я ведь тоже хотел в президиум
         сесть на празднике Октября.

И себя самого мечтал так высоко нести, борясь,
и понёс, да, видать, устал, уронил, понимаешь, в грязь.
Просыпаюсь, и как не спал, продолжается страшный сон,
если раньше хоть стыд глодал, то вчера отнялся и он.
Или сам я себя несу, или что-то меня несёт,
всё равно - я один в лесу, и никто меня не спасёт.
     А уж вырваться, выйти из лесу
     всей душой хочу, прямо как никто.
     И хотя я сам, чай, не суперстар,
         всё ж не сукин сын, не того.
     Только страшно мне, вот, как вылезу,
     а, не дай Бог, вдруг там не Бог весть что,
     а, не дай Бог, там ещё злей кошмар,
         нет, уж пусть как есть - ничего.

1986