Пегас, Муза и лирический герой

На обочине культурного процесса
Вольно дышится и видно далеко,
Я сижу в обличье дикого черкеса,
Откупориваю сабелькой пивко.
А процесс культурный протекает мимо,
И оттуда что-то ласково поют.
Над процессом – два прелестных херувима.
Так красиво, просто завидки берут.

Там поэты на породистых пегасах,
Там Психея, и Эвтерпа, и Амур,
С ними дамы в кринолинах и атласах,
Там высокая культура от-культюр.
Как меня завидят, дёргаются нервно,
И, зажав носы платками, говорят:
"Фу, мюжик, enfant terrible, пахнет скверно,
С этим рылом лезет в наш калашный ряд.
А сыграй-ка нам, мюжик,
Айне кляйне нахтмюзик.
Что, не можешь? Эх ты, лапоть,
Вон отсюда сей же миг!"

Мой пегас подкован криво,
У него из пакли грива
И общипанные крылья,
Куцый хвост, как пистолет.
Нрав весёлый, скачет-квасит,
Встретит лошадь – отпегасит,
Он шакалит на помойках,
Но вообще-то он эстет.

Вот же фрукт: ни конь ни птица,
Всё бы ржать ему, глумиться.
У других людей пегасы –
Любо-дорого глядеть.
У людей ахалкетинцы,
Рысаки и кабардинцы.
Дамы видят нас с пегасом,
Начинают вновь трындеть:
"Фу, мюжик", – сразу в крик.
Сразу в крик: "Фу, мюжик!
Фи, мюжик! Ой мюжик!"
Сразу в крик: "Фу, мюжик!"

Моя Муза – из Советского Союза,
Торговала раньше пивом на разлив,
Называет меня "вшивый мой Карузо"
И подмигивает, плечи оголив.
Пьёт, скандалит, носит тюлевые платья.
"Что за жизнь, – кричит, – отгулов не дают!
Я к Митяеву уйду, там больше платят".
Зря пугает, там её не подберут.

Мой лирический герой – он не лиричен,
Он циничен, мой лирический герой,
Он порочен, не приручен, ироничен,
Я-то добрый сам, а он чего-то злой.
Я хороший, тихий, славный, неприметный,
А он шумный, он гуляка и нахал,
И всё время кроет лексикой абсцентной,
Я и слов таких-то сроду не слыхал.

Ну,  и так как я не классик,
Сам воздвиг себе Парнасик,
Невысокий, двухметровый,
А по мне-то в самый раз,
Аккуратный, рукотворный,
С деревянною уборной,
Стол, скамейка, три берёзки –
Персональный мой Парнас.

Под столом лежит гитара
И пустая стеклотара,
На рассохшейся скамейке
Томик Фрейдкина раскрыт.
И живём, как в коммуналке:
Муза в виде приживалки,
Да пегас мой тугудумский,
Да герой мой - паразит.
Паразит, паразит,
Ой, герой-паразит!
Ой, паразит мой герой,
Ой, паразит...

А вдали Парнасы высятся грядою,
Там лавинами метафоры шумят,
Строфы строго проплывают чередою,
А над ними рифмы звучные парят.
А тут сидишь и ищешь рифму к слову "днище",
Собираешься "дружище" написать,
Эти трое мне орут: "Пиши – козлище!",
Вынуждают под их дудочку плясать.

Тут у нас приют убогого пиита,
Эти трое пишут пульку на песке
С шумом, руганью: "А ваша дама бита!"
Атмосфера, как в портовом бардаке.
Господа, а не сбряцать ли нам на лире,
Миру что-то типа "Мцыри" рассказать?
А пегас кричит: Какие, на фиг, Мцыри!
Не видишь, я прикупил на мизере туза.

Я спел бы сладко, ласково
"Ля-ля" – по типу Баскова,
И чтобы не по матери,
А чтоб как херувим,
И чтобы без политики,
Чтоб прослезились критики:
"Какой светильник разума!
А мы его гнобим".

Бардак в моей гостинице,
Коньяк в моей чернильнице,
Конь скачет, Муза красится,
Герой ушёл в запой.
Какие, блин, наперсники,
Такие, блин, и песенки –
Ну, что напишешь путного
С такою шантрапой.
Шантрапой, ой,
С такой шантрапой,
Шантрапой, шантрапой,
Шантрапой...

Дует свежий ветерок... И если честно,
Это свинство мне по нраву самому:
Обмакнёшь язык в чернильницу – прелестно!
Нет, ребята, нам меняться ни к чему.
Так что буду греть на солнце своё днище
И в процесс культурный камушки бросать.
Ну,  а кто там морщит нос