Как горят костры, как горят костры,
Как горят костры у Шексны-реки.
Как стоят шатры бойкой ярмарки,
Бойкой ярмарки.

Дуга цыганская.
Э, ничего не жаль!
Отдаю свою расписную шаль.
А цены ей нет – четвертной билет,
Жалко четвертак – ну давай пятак,
Пожалел пятак – забирай за так
Расписную шаль.
Всю расшитую, всю расшитую мелким крестиком,
Всё, как есть, на ней гладко вышито,
Гладко вышито чёрным крестиком.

Как сидит Егор в светлом тереме,
В светлом тереме с занавесками,
С яркой люстрою электрической,
На скамеечке, шитой серебром,
Крытой войлоком
Рядом с печкою белой, каменной
Важно жмурится,
Ловит жар рукой.

На печи его рвань-фуфаечка
Приспособилась,
Да приладилась дрань-ушаночка,
Да пристроились вонь-портяночки.
В светлом тереме
С занавесками да с достоинством
Ждёт гостей Егор.
А гостей к нему – ровным счётом двор,
Ровным счётом – двор да три улицы.
– С превеликим Вас Вашим праздничком!
И желаем Вам самочувствия,
Дорогой Егор Ермолаевич,
Гладко вышитый чёрный крестиком. –

Улыбается государственно,
Выпивает он да закусывает,
А с одной руки ест солёный гриб,
А с другой руки – маринованный,
А вишневый крем только слизывает,
только слизывает сажу горькую,
Сажу липкую,
Мажет калачи,
Биты кирпичи.

Прозвенннит стекло на сквозном ветру,
Да прокиснет звон в вязкой копоти,
Да подёрнется молодым ледком.
Проплывёт луна в чёрном маслице,
В зимних сумерках,
В волчьих праздниках.
Сгинет всякое,
Темной гибелью
Сгинет всякое
Дело Божие.
Тaм, где без суда все наказаны,
Там, где все одним жиром мазаны,
Там, где все одним миром травлены.
Да какой там мир – сплошь окраина!
Где густую грязь запасают впрок,
Набивают в рот,
Где дымится вязь беспокойных строк,
Как святой помёт,
Где японский бог с нашей матерью
Повенчалися общей папертью,
Образа кнутом перекрещены.
– Эх, Егорка ты, сын затрещины!
Э-эх, Егор, дитя подзатыльника,
Вошь из-под ногтя – в собутыльники. –
В кройке кумача с паутиною,
Догорай, свеча!
Догорай, свеча – хуй с полтиною!

Обколотится сыпь-испарина,
И опять Егор чистым барином
В светлом тереме,
Шитый крестиком,
Всё беседует с космонавтами,
а целуется – а с Терешковою,
С популярными да с актрисами –
Всё с амбарными злыми крысами.

– То не просто рвань, не фуфаечка,
То душа моя несуразная,
Понапрасну вся прокопченная,
Нараспашку вся заключённая…
– То не просто дрань, не ушаночка,
То судьба моя лопоухая, а!
Вон – дырявая, болью трачена,
По чужим горбам разбатрачена…
– Да то не просто вонь – вонь кромешная,
То грехи мои, драки-пьяночки… –

А говорил Егор, брал портяночки.
Тут и вышел хор да с цыганкою,
Знаменитый хор Дома Радио
И Центрального телевидения,
Под гуманным встал управлением.

– Вы сыграйте мне песню звонкую!
Разверните марш миномётчиков!
Погадай ты мне, тварь певучая,
Хо-хо-очи черные, очи жгучие,
Погадай ты мне по пустой руке,
По пустой руке, да по ссадинам,
По мозолям да по живым рубцам… –

– Дорогой Егор Ермолаевич,
Зимогор ты наш Охламонович,
Износил ты душу
Да до полных дыр,
Так возьмешь за то дорогой мундир,
Генеральский чин, ватой стёганый,
С честной звездочкой да с медалями…
Изодрал судьбу, сгрыз завязочки,
Так возьмешь за то дорогой картуз
С модным козырем лакированным,
С мехом нутряным да с кокарда-да-дою…
А за то, что грех стер портяночки,
Завёрнешь свои пятки босые
В расписную шаль с моего плеча,
Всю расшитую мелким крестиком… –
Всю расшитую мелким крестиком…
Всю расшитую мелким крестиком…
Всю… –

А поглядел Егор на свое рваньё!
А поглядел Егор на свое рваньё
И надел обмундированиё…

А заплясали вдруг тени легкие,
Да заскрипели вдруг петли ржавые,
Отворив замки Громом-посохом,
В белом саване – Снежна Бабушка…

– Ты, Егорушка, дурень ласковый,
Собери-ка т