Наш учитель (если хроники раскрыть)
был любитель с чувством выпить-покурить.
Он нередко привлекал к себе сердца
сигареткой и бутылочкой винца.

Забыть ли наши вечера, и наши вечеринки,
( [bad word]  [bad word] text83922.html )
и юный жар, и юный бред, и смех, и кутерьму.
И он – за дружеским столом с расстёгнутой ширинкой,
и мы сидим, боясь дыхнуть, и смотрим в рот ему.

Наш учитель, кормщик наш и Арион,
был любитель экспрессивных идиом.
Коль в ударе он бывал иль с бодуна,
то рыдали все девицы как одна.

Его одесские бонмо и хамские замашки
тогда казались нам сродни чудесному стиху.
Влетит стрелой, бывало, в класс с ширинкой нараспашку
и раздраконит всех и вся, чтоб знали ху из ху.

Наш учитель (тех не вычеркнуть страниц)
был любитель и любимец учениц.
Несравненный был знаток он этих дел
и мгновенно достигал, чего хотел.

И вспоминают до сих пор тогдашние лолитки,
как на излёте сентября по школьному двору
спешил брюнет цветущих лет с незапертой калиткой
и все они слетались вмиг, как бабочки к костру.

Наш учитель (я прощения прошу)
был любитель вешать на уши лапшу.
Он не раз нам о возвышенном вещал
и прекрасным под завязку накачал.

Труды и дни свои верша в исканье непрестанном,
навек избрав себе в удел высокую нужду,
он шёл по жизни напролом с раскрытым Мандельштамом,
сужденья пылкие о нём рожая на ходу.

Наш учитель, он, создавший наш мирок,
вдохновитель, предводитель и пророк,
знал, заметим, в совершенстве ремесло.
Жаль, что детям так, как нам, не повезло.

Он нам не только объяснил про Бога, мать и душу,
он нам не только указал тропинку на Парнас –
он из кромешного дерьма нас вытащил наружу,
и нам вовеки не забыть, что значит он для нас.

Наш учитель...