Я нереально богат, и сок самый в том, что я счастлив всерьёз.
Злой, зажиточный гад, (царь); богатство моё меня нежит до слёз.
Не знаю с чего, но однажды бог решил мне подарить корону для макушки.
Так я встретил твои милые веснушки.
Это ведь не передать так, где же слов взять, хотя бы строф пять?
Раз имею честь петь о чуде, млею весь, а не по чуть я.
Стройна до крика, смуглая дева вольна и дика.
Коли не по нраву что-то в мире – шепни, и будет война там мигом.
Я не ведал, что красота может пугать, боюсь не так обнять,
Молюсь тайком опять, грожусь убить всех дядь.
За душу эту, за то, что нужен, я предан, за мечту.
Я псом за ней иду, ищу в песке пяту.

Глубокие глаза не просто ведь картинка.
Чиста слеза точно девчонка кабардинка.
Скажите, раньше жил без чуда я один как?
Чиста слеза точно девчонка кабардинка.

Дай мне, боже, слов хороших, дабы как надо я сказал.
Дай мне сил замутить всё красиво, чтобы была рада, а не в слезах.
Но чем ещё мне её покорить,
Ведь давно уже полон мной до краёв черновик?
И как бы ни было такого, что возможно, конечно.
Но когда ж, ё моё, он допоёт, докричит.
Стройна до крика, каблуками топ-топ, а сзади молва так тихо.
Ты не говори ни с кем, поторопись ко мне, я нам нарвал черники.
Пусто так было внутри,
Сгусток не милых дум, и
Выпытал давно, поломал себя и зачах,
Губы те кабы, любимые, не заменили мне врача.
Так хочет сказать свежо, ново несчастный поэт-пежон Рома.
И вроде бы получается, но видит, пишет о ком, и снова лишён слова.
Голову Рома ломает, дабы ты поняла,
Что любима до гроба, до боли, до крика, это не бла-бла-бла.
За такие слабости не стыдно,
Коли по-настоящему все дела.
Глазки чёрные жуть как тревожат,
От черт таких улизнуть невозможно.
Донельзя пропитан тобой уже мой кров.
Калужская девочка Вика, отныне ты рядом, и во веки веков.

Глубокие глаза не просто ведь картинка.
Скажите, раньше жил без чуда я один как?