Когда усталость валит с ног
И спится на ходу, 
Когда молчит дверной звонок
И чай не греет, 
И даже мой любимый пёс, 
Поджав свой хвост, 
Добра не ждёт, 

Я, вспомнив правила игры, 
На улицу иду – 
Мой магазин всегда открыт, 
В нём есть портвейн – 
Вино давно ушедших лет, 
Когда отец платил за свет 
Тридцатку в самый тёмный год. 

Голуби воркуют, слышишь, сделаем шаг, 
На согретый тёплой крышей старый чердак. 
И мурашки по спине –
Мальчик маленький в окне
Улыбнётся мне. 

Господи всемилостивый, – это же я –
Может быть, приснилось мне, а может быть, пьян.
Сорок лет почти один,
Лампу тру, как Алладин.
Может, это джинн?

Ну как, малыш, твои дела?
На третьем этаже
Ещё все целы зеркала,
И всё в порядке.
Кинотеатры гонят план –
Во весь экран
"Фанфан–тюльпан".

Пылится кожаный диван, 
Ему лет сто уже, –
На нём когда–то ты сдавал 
Туза к десятке,
И, губы подпалив бычком,
Мечтал выиграть жизнь в очко
И стать артистом, как Крючков. 

Посмотри на дядю, мальчик, 
Дядя – артист.
Ну, сбылась твоя мечта,
Но как же хочется вниз! 
Птицу–жар держу рукой,
Поменялся я б с тобой
На карман пустой,

Чтобы снова выбежать
В огромный наш двор,
Перелезть с мальчишками
Через забор,
И стремглав умчаться в мир,
Где заиграны до дыр
Две колоды стир.

Белье просохшее висит,
Как флаги в ноябре,
А город с крыши так красив –
Ума лишиться!
Ты что–то про него споешь, 
Чумазый питерский гаврош,
Сжимая крик, как финский нож.

И будешь долго у небес
Признания просить
До той поры, пока тебе
Не стукнет тридцать.
Но заболтался я – пора
Мне покидать свое "вчера".
Прощай. Ни пуха ни пера.

Когда усталость валит с ног
И спится на ходу,
Когда молчит дверной звонок
И чай не греет,
И даже мой любимый пёс,
Поджав свой хвост,
Добра не ждет.

Я, вспомнив правила игры,
На улицу иду –
Мой магазин всегда открыт,
В нём есть портвейн –
Вино давно ушедших лет,
Когда отец платил за свет
Тридцатку в самый тёмный год.