Вот я и снова стою на пороге,
Вязаный коврик топчу,
В верную дверь из неверной дороги
Нервно, как дятел, стучу.

Старые шторы старинной работы,
Та же герань на окне,
И пожелтевшие старые фото
Так же висят на стене.

"Здравствуй, Маманя!", и на пол вязания
Падает серый клубок.
Шею мою оросила слезами:
"Господи! Ты ли, сынок?..

Я уже все проглядела окошко,
Все перемерила сны
И поседела, как видишь, немножко
С той позапрошлой весны".

В гордом смущении мне показала
Майку, что раньше носил.
И, улыбаясь, сквозь слезы сказала:
"Видишь, храню ее, сын...

Все это время ее не стирала,
Запах все твой берегла.
Как затоскую, достану, бывало...
Смотришь, тоска отлегла.

Что ж ты не ешь? Иль сготовлено просто?
Вижу - устал ты, усни".
Стелется белая-белая простынь,
Светлыми будут и сны.

Будут мне сниться белые рощи,
Черные птицы лететь,
Будут всегда наши матери проще
И метче на жизнь смотреть.

Видно, такая у них уж судьбина,
Чтоб не случилось - всегда
Встретят, накормят, постелят для сына,
А сами не спят до утра.

Птиц убаюкал серебряный иней,
Белая песня берез.
Снится всегда нам пух тополиный
Старых оставленных гнезд.

Вл. Шандриков