Я мог бы сжигать мосты и вести войну.

Движеньем бровей приказывать легионам.

Я мог целоваться с сотней, любить – одну,

и внушать любовь тысячам, если не миллионам.

Я мог бы, но тяжела броня

и не уживается с легким сердцем.

 

Я мог бы, но полюбил тебя –

и в свете славы ослеп бы, но не согрелся.

 

Мне бы кисти пошли,

как идет перо павлинье павлину.

Я был бы голубоглазым,

к слову сказать брюнетом, а не блондином,

я бы за жизнь свою не любил ни разу

и был бы искренне счастлив среди вина,

среди обнаженных тел и животной страсти.

Я был бы наверно грустен,

но лишь отчасти

и в большей степени потому,

что гениальность мою не постичь уму

обывателя серого. Этот цвет

я бы вычеркнул из палитры Бога,

и Ему самому, помолчав немного,

я бы шепнул: «Тебя и в помине нет!».

 

Но – даже кисти не удержать в руке,

и уж тем более – не написать картины

без любимого образа вдалеке.

Эта нить -прочнее, чем пуповина.

и намного короче, чем путь к тебе.

 

Солнце могло бы нещадно светить в глаза,

но улыбалось бы мне как равному.

На равнине, я был бы самой высокой из всех вершин.

Среди вершин – был бы славен за строгий климат,

непокоренность склонов, за рев лавин.

Единственный минус – неоцененность видов.

Впрочем, это не минус, скорее – факт.

Я бы своим присутствием изменял ландшафт,

биографию местности и никакой бы шарф

не спас тебя от простуды или ангины вблизи моего дыханья.

 

Но ты – не здесь.

И значит нет никакого толка

в моей высоте, в долготе на карте,

в альпинистах и в бешеном их азарте.

И  меня покорили бы. В августе или в марте.

 

Я еще стану и этим, и тем, и третьим.

Меня подадут на десерт, а компот – на третье.

Я еще буду строчкой греметь в куплете,

любовь меня приручила – она за меня в ответе.