После банальной кончины (взорвали козлы в собственном поршаке) Вован Каширский, 
наконец, очнулся. Он находился в странном тускло-сером пространстве, а под 
ногами была ровная плита из тёмного камня, уходящая во все стороны, насколько 
хватало зрения. Сквозь туман светили далёкие и тусклые разноцветные огни, 
похожие на лампочки гирлянд Нового Арбата, но Вован не успел к ним приглядеться: 
вдалеке послышался тяжёлый удар по камню, потом ещё один и он содрогнулся от 
ужаса. «Янлаван идёт», — понял он. 

Янлаван был огромен, как многоэтажный дом, и шёл странно, поворачиваясь при 
каждом шаге вокруг оси, но такого момента, когда бы он повернулся к Вовану 
спиной, не было, потому что у Янлавана не было спины, а вместо неё были вторая 
грудь и второе лицо. 

Если первое его лицо было бешено беспощадным (Вован сразу вспомнил про одну 
гнилую разборку в Долгопрудном, на которую ну совсем не надо было ходить), то 
другое лицо было на редкость снисходительным и добрым, и, видя его, Вовчик уже 
ни о чём не вспоминал, а хотел просто бежать к Янлавану и, захлёбываясь в слезах, 
жаловаться на жизнь и, в особенности, на смерть. Но шёл Янлаван быстро и 
поскольку в один момент Вовану хотелось кинуться от него прочь, а в другой, 
наоборот, изо всех сил побежать к нему, в результате он остался на месте и очень 
скоро Янлаван навис над ним, как Пизанская башня. 

«А вот сейчас будет суд», — подумал Вован с оглушительной ясностью. Но суд 
оказался простой и не страшной процедурой, Вован, на самом деле, даже не успел 
всерьез испугаться или хотя бы зажмуриться. В руках у Янлавана появился странный 
предмет, похожий на гигантскую мухобойку. Описав широкую дугу, она взлетела 
вверх и яростно страшное лицо, которое было в тот момент повёрнуто к Вовану, 
открыло рот и громовым голосом произнесло приговор: — Калдурас. 

Правда, это произошло не совсем так. На самом деле гневное лицо произнесло «кал», 
но Янлаван повернулся на пятке, и доброе лицо произнесло «дурас». Получилось 
странное слово «калдурас». Но Вован не успел ничего осмыслить, потому что с 
небес упала гигантская мухобойка и ударила его обухом, как хоккейная клюшка по 
шайбе. 

Вован упал на какой-то заброшенной улице возле старой футбольной площадки. Был 
бы он жив, то от такого удара немедленно отдал бы кому-нибудь душу. Но поскольку 
он был мёртв, ничего не произошло, только было очень больно. Его сразу окружили 
не то карлики, не то дети, схватили за руки, куда-то потащили. По дороге они 
покатывались от счастливого смеха и приговаривали низкими треснувшими голосами: 

— Лучше колымить в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме, лучше колымить в 
Гондурасе, чем гондурасить на Колыме. 

Свита подтащила Вована к двери, над которой висела табличка «ЗАО РАЙ» (Вован 
принял это как должное, недаром ведь он носил тяжёлую цепь с гимнастом) и 
втолкнула внутрь. Дверь за ним закрылась, это его тоже не удивило, акционерное 
общество ведь было закрытого типа, и Вован оказался в маленькой комнатке. В ней 
стояла большая бронзовая сковородка, при одном взгляде на которую становилось 
ясно, что вещь эта невероятно древняя. На стене над ней висел такой же древний 
бронзовый термометр непонятного принципа, у него внутри зеленела какая-то 
спираль, на циферблате, к которому подходила грубая стрелка, была только одна 
отметина. На другой стене висела инструкция под названием «К сведению акционера». 
То, что Вован прочёл в этой инструкции, наполнило его глубоким унынием. Как 
выяснилось, содержанием его новой работы было охлаждать эту бронзовую сковородку 
таким образом, чтобы стрелка ни в коем случае не зашкаливала за отметку на 
циферблате. Но, что было самым жутким, охлаждать её надо было исключительно 
обнажёнными ягодицами, причиной чего была некоторая древняя тайна, о которой 
инструкция говорила уклончиво, а в случае нежелания Вована работать инструкция 
просто и без околичности обещала такое, что Вован понял — работать