я менял голову, отдал свою на проветривание. 
крики по ветру, а сопли меня проведывали. 
два выхода: врать и врать всем. 
сто метров от края. переписываю кассеты. 
отпечатки твои в одиночных постелях, 
последние краешки тела в глазах красных. 
звезды опознали по венам и зрачкам белым, 
твоя прожженная ничтожная жизнь. я не победил, 
но я участвовал. 

в пепельнице только фильтры, 
на кровати белье 
и переписанные фильмы. 
у соседей кто-то блюет своей фантазией, 
а трезвость в разъездах. 
улыбку, губы и грубость прозевал. 
мои назойливые радости в горло подлезли 
и спят в подъездах. 

настоящая весна будет самая, 
была мартовская чушь. 
ямы, трещины, ямы 
и только лучшая в глазах там. 
между ссорами, каждые сорок секунд 
брал трубку, 
номер через восьмерку и длинный гудок. 
положи, глупая, я далеко. 

успокаивая надрывность кидал крошки в ритм. 
музыка, бристоль представил, усталость и мосты. 
кто-то успокаивает, а кто-то устаканивается. 
под стеной, на коробках, в проповеди он отдал 
отдал, отдал, но зная, что подарят. 
кто-то пьет по праздникам, а кто-то одинаково грустит 
разбивая себя на пазлы. 
я часто достаю из шкафа бесповоротность 
чаще достаю людей. и скромность, 
дыша только в форточки и в воротники 
по-иному людей воротит. 
я люблю всех и спешку, и ненавижу одиночество. 
а ты себя, успешность свою возлюбленную 
и ненавидишь окна, в которые молча.