Не помнил я, куда летел,

Не видел рядом спящих тел.

С пробитой вестью головой,
И безразлично, что живой,

И безразлично, что живой.

А подо мной белым-бела
Равнина облаков плыла,
И вижу сквозь нечеткость век:
По ней плетется человек,
По ней плетется человек.

И стало мне пустынно вдруг:
Ведь это мой погибший друг,
И холодочек по спине:
Вот он махнул рукою мне,
Вот он махнул рукою мне.

Нет, это сон всему виной,
И вновь все пусто подо мной,
И боль укутал мысли шелк:
Куда он шел, куда он шел,
К кому он шел, к кому он шел?

И где б ни сел мой самолет,
Меня в пустыне этой ждет
Мой друг, и ждет меня, пока
Моя палатка в облаках,
Моя палатка в облаках.

Июль 1980

Сергей ПОНОМАРЕВ, зам. главного редактора «КП», рассказывает о своем любимом авторе-исполнителе:
В жизни Юрия Кукина случился странный парадокс: его песню знали очень многие советские граждане, да что там - практически все, даже те, кто творчеством бардов никогда не интересовался, а вот кто автор этого шлягера, было ведомо разве что ограниченному кругу почитателей - всем этим разномастным «каэспешникам», пешим, горным и водным туристам и прочей публике из неформальных объединений периода великого застоя.

Кто он такой, этот Юрий Кукин? Говорят, ленинградец... И еще выпускник физкультурного института, а профессия вообще необычная. Редкая профессия - тренер по фигурному катанию... Ну а песню, говорят, написал прямо на платформе товарного поезда, когда ехал в экспедицию в Горную Шорию...

Речь шла, конечно же, о знаменитой «За туманом», неофициальном гимне отечественных романтиков. Ну как же - это ведь цель их странствий была, говоря современным слоганом, «за мечтами и за запахом тайги»...

... Кстати, появилась она в 1964-м, как раз перед тем, как Хрущева с его оттепелью сместили и в общественной жизни уже ощутимо похолодало. На смену романтикам приходили прагматики, очень быстро переродившиеся в циников-приспособленцев. Но вот какая удивительная штука: мгновенно появившиеся переделки (самая известная: «А я еду, а я еду за деньгами - за туманом едут только дураки...») только добавили популярности песне Кукина. Да, похоже, авторами ироничных переделок были как раз сами романтики - чтобы их отъезд из больших городов и уютных квартир в далекие северные поселки и таежную глухомань не выглядел уж слишком пафосно... Помните у Высоцкого: «Мой друг уехал в Магадан, уехал сам, не по этапу...»?

Ах, это удивительное время, когда конкурсы в вузы на «романтические» профессии - геологов и гидрологов, изыскателей и штурманов дальнего плавания - зашкаливали все мыслимые пределы! А у физиков-теоретиков или ученых-ядерщиков правилом хорошего тона считались альпинистские восхождения или сплав на байдарках по горным речкам...

Что тянуло этих людей туда - в медвежьи углы? Ну уж, конечно, не официальные произведения типа «Слышишь, время гудит - БАМ!..»...

Признаюсь, не в последнюю очередь благодаря «За туманом» я сам рванул из своего большого города на Дальний Восток, где и завис на долгие годы. Там, у черта на рогах - в анюйской горной тундре, на берегу Амгуэмы (это всё на Чукотке) или в кальдере Головнина на острове Кунашир, - вместе с геохимиками или вулканологами, которых занесло судьбой в эти края, мы пели «Гостиницу», а рядом в брезентовых брюках и штормовках сидели девчонки, «занавесившись ресниц занавескою»... И еще кто-то обязательно брал знакомые аккорды, запевая: «Ты что, мой друг, свистишь? Мешает жить Париж?». Кажется, мы сами верили (а что еще оставалось делать - за границей-то никто сроду не был), что наш «Монмартр у костра» несравненно лучше реального Монмартра.

Прошли многие годы, и в Париже мы уже побывали не раз, да и не только в Париже, а ведь так оно и было...