По-волчьи в себе замкнут, ограничен рамками увечий,
По-собачьи верен, пуглив, как заплутавший из чужого мира.
Неграненый кристалл, вышедший из рук небесного ювелира.
Дар Божий или кара? Современный Будда или, так, шутка?
Золотой изысканный, но пустой сосуд 
Или вечный сильный горячий огонь внутри простого незаметного медного кубка?
Он плачет, мол, это груз навечно лёг на плечи,
Речь не о способностях, а о том, что он, якобы, меченный,
Злой судьбой калеченный, затменный собственной тенью,
Вечный пленник страхов, сомнений и лени.
Дружище, хватит строить из себя душевно нищего.
 Заметь, нищий не больной. Что ты, Бог с тобой,
Сплюнь и постучи. Страшно сделать первый шаг? 
Но, знай, как только ты поднимешь, все увидят твой флаг.
Помнишь, крыжовник тоже колючий,
А ведь лазили за ягодами, раздирая руки в кровь об сучья.
Вспомни, как сладкий вкус добытых плодов, словно туман
Притуплял боль свежих ран.
Не пиши на завтра сценарий. Только силой воли, 
А не жалостью ты сможешь получить роль,
И лишь тогда себя растратить до ноля посметь,
Ведь лучше износиться, чем просто глупо заржаветь.

Проверяя все сомнения, разменивая сотку по рублю, имения,
На откровения намазать гения  
Изменчивого, как погода - значит, все на так уж гладко.
Видит Бог: не ошиблись, темная лошадка –
Талисман, долго гулявший по чужим карманам,
Тропа петляла и сотни раз крушила планы.
Апперкот обманом, левый хук насмешками и нокаут, 
А во сне-то бьет не мешкая. 
В своём мире он «в яблочко» стреляет в тире,
Крутит романы и с ней вдвоем живет в квартире,
И пьет мартини, и прогибаться не намерен,
Точен, лаконичен, и как в нас он в себе уверен.
Но каждое утро волнами ломает замки,
Реальность снова заточает беднягу в рамки.
И на диване, склонившись над телепрограммкой,
Погрузится туда, где всё-таки пониже планки.

Вот кто акробат, кто гад. 
За кем-то ход, кому-то – мат,
Кому плевать, кому – искать и отступать не сметь,
Ведь лучше износиться, чем просто глупо заржаветь.

Дурачина, простофиля, человек без имени –
Так нарекли сына полчища мыслящие символами.
За стимулом картина колченожки
Рожей по дорожке. Не всегда в ладошку попадает
Точно при встрече. Дорога к дому крючьями,
По лестнице, как гимнастка с обручем, 
Двумя руками поручню. Глумятся бирочники,
Арабич выродками хает их. Бестолочи шутят,
Он дома пальцы себе крутит.
За что купил, за то и продает, не взвешивая.
В личину, куда воин сходу бьет, боец в глаза ж расспрашивает.
Часто ошибаясь красками, раскрашивают сразу
И портрет за пазуху закладывают – мол, не поверить глазу.
Вот же увалень шатун, не плетущий лыка.
В лоб клеймо иначе, к таким входят в дом без стука.
Горе луковое, слепок от руки тщедушного,
Абсолютный градусник, ртуть поднята – цель опущена,
К станку допущен, но сам собою не востребован.
Со слов, как канарейка в клетке, а на деле - сломан ленью.
Если бы занялся чем-нибудь, был бы чем-то характерен,
Был бы хоть мальца настроен, а то бисером по гравию рассеян.
Растерян перед каждой мышеловкой,
Не отразить подачи, готов складировать издёвки,
Вынашивать обиды. Как к чужой жене визиты – скрытно всё,
Потом исподтишка в затылок, это не от злости.
Зависть кости скручивает, 
Ведь музыку танцует тот, кто себе вожжи  укорачивает,
Не артачится доплачивать за каждый карат навыка,
Множит соты, режет путы, льет воды для паводка.
Да было бы желание – свой отчет звучал бы четче,
Ведь масло получают те колеса, что скрипят громче.

Вот кто акробат, кто гад. 
За кем-то ход, кому-то – мат,
Кому плевать, кому – искать и отступать не сметь,
Ведь лучше износиться, чем просто глупо заржаветь.