Во дни разлук и горестных сомнений,
как нам писал из Франции Тургенев,
Не надо слез и горьких сожалений...
она уехала с другим купаться в Крым.
Я в это время по тайге, как аллигатор,
несу громадный щелочной аккумулятор,
В груди молотит, словно перфоратор,
но я молчу и напеваю про себя:

        "Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
        Кто-то другой ей наливает "Цинандали".
        Твердой рукой он бутерброд ей мажет черной икрой
        и нежно поет ей это дивное  танго."

Он был простым и скромным аллопатом,
я, впрочем, путаю - скорей, гомеопатом,
А если даже и паталогоанатом,
то все равно у них всех денег до хрена.
А я кукую от зарплаты до аванса,
изобретаю вечно чудеса баланса
И в состояньи гипнотического транса
я у окошка кассы напевал:

        Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
        Кто-то другой ей наливает "Гурджаани".
        Твердой рукой он бутерброд ей мажет красной икрой
        и нежно поет ей это чудное танго.

Она прелестна, ей в тени не слишком жарко.
На пляже млеют сталевары и доярки.
Гомеопат, коньяк смакуя высшей марки,
тихонько кушает протезами шашлык.
Меня трясет и зуб на зуб не попадает,
по вертолету только челюсти летают,
а временами и сознанье пропадает,
а в животе от голода ревет:

        Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
        Кто-то другой ей льет в бокал "Вазисубани".
        Твердой рукой он бутерброд ей мажет просто икрой
        и нежно поет ей это страстное танго.

Зачем, зачем я не пошел в гомеопаты
и не послушался ни мамы и ни папы,
А угловатые мозолистые лапы -
не для ее покрытых солнцем плеч.
Энцефалитные на мне резвятся клещи.
Я не скажу, чтоб я любил такие вещи.
В желудке чистая вода ритмично плещет.
И это все. Но я не плачу, а пою:

        Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
        Кто-то другой ей льет в бокал "Напареули".
        Твердой рукой он бутерброд ей мажет...
        и нежно поет ей это южное танго.