Наш мельник сидит у ворот. 
Клабустер, клабастер, Клабум! 
Работник из дома идет. 
Клабустер, клабастер, Клабум!
Танцует, играет, безумствует, вьётся метелица,
Шварцвальд покрывается снегом холодным и яростным,
Но мелет в мороз и пургу Козельбрухская мельница,
Молчат деревенские, смотрит опасливо староста.
        А мельница мелет, и мелет, и мелет,
        Снуют подмастерья, таскают мешки,
        Ни знает вода ни мороза, ни мели,
        Толкая жернов, лёд дробит на куски.
        И Мастер молчит, он не знает отказа:
        Ведь каждое слово — бесспорный закон,
        И бархатом чёрным глаз правый повязан,
        А в левом пылает холодный огонь. 
И только когда наступает усталая пятница,
Слетаются чёрные вороны в комнату Мастера,
И мастер за труд с подмастерьями лихо расплатится,
Читая им белые строки из чёрного кляссера.
        А мельница мелет декабрьской ночью,
        Луна поливает Шварцвальд серебром,
        Приедет Хозяин — сегодня уж точно, 
        На шляпе сверкнув петушиным пером.
        И Мастер, склонясь перед ада владыкой,
        Таскает мешки, как простой ученик,
        Не видно под шляпой сурового лика,
        Известного всем из магических книг.
                Давай, вертись-вертись-вертись-вертись, колесо!
                Давай, крути-крути-крути-крути жернова!
                Давай, дави-дави-дави на чаши весов,
                Я слышу голос издалека, мальчишка Крабат!
Он весел, красою цветет, 
Клабустер, клабастер, Клабум! 
А мельник и зол и угрюм! 
Клабустер, клабастер, Клабум!
Гуляют на Пасху девицы по узеньким улицам,
Волшебные песни поют голосами прелестными,
А если какой-нибудь пьяный случайно к ним сунется,
То будет, конечно, нещадно отлуплен невестами.
        А мельница мелет весеннюю слякоть,
        Поют подмастерья «клабастер-клабум»,
        Певунья, не смей, златовласая, плакать,
        Твой локон, я знаю, изменит судьбу.
        А мастер не помнит печального Тонду,
        Сжимая в руке почерневший клинок,
        И снег превращается в грязную воду
        И липнет к ногам, как бездомный щенок.
А Солнце течёт, разливатся, стелется, вертится,
Серьга золотая блестит в левом ухе у странника,
Но вряд ли его приютит Козельбрухская мельница:
Не жалует Мастер бродяг, поливает их бранью так,

       Что мельница мелет, краснея при этом,
        Волнуется Михал, мрачнеет Крабат,
        Серьёзен Андруш, беспокоится Мертен,
        А Лышко спускает сердитых собак.
        Лети-удирай через горы, подлесья,
        Куда не беги ты — сюда прибежишь,
        Следит одноглазый орёл с поднебесья,
        Из норки следит одноглазая мышь.
                Давай, вертись-вертись-вертись-вертись, колесо!
                Давай, крути-крути-крути-крути жернова!
                Давай, дави-дави-дави на чаши весов,
                Я слышу голос издалека, мальчишка Крабат!
Он смел и подмогу найдет! 
Клабустер, клабастер, Клабум! 
Он с мельником счеты сведет! 
Клабустер, клабастер, Клабум!
Рождественской ночью Певунья, одетая в белое,
Придёт и объявит, хочу, мол, увидеть я мельника.
И мастер с холодным лицом, обескровленным, меловым
В сердцах проклянёт своего подмастерье-изменника.
        Чего же ты хочешь, скажи мне, девица,
        Поди, жениха, коли он ещё жив:
        Не жерди сидят чернокрылые птицы,
        Какой из них твой — на него укажи!
        Бледнеет Певунья, но нечего делать,
        Вдоль чёрного ряда бесстрашно идёт,
        Душой задрожишь — потеряешь и тело,
        Ведь мастер, как прежде, стоит у ворот.
Боится на девушку глянуть и пялится в сторону,
Небесные хоры играют нестройное «Ameno»…
Не глядя, Певунья укажет на верного ворона,
Обрушится мельница ночью, объятая пламенем.
        Сменяется тьма развесёлым «Клабастер!..»
        И в лунных пещерах скрывается