Жестокой ревностью томим,
 В командировке я влачился
 И думал: «Вдруг она с другим?»,
 Стонал и тихо матерился.
 
С ней неизвестный мне Другой,
 Безнравственный и аморальный.
 Она ему: «Мой дорогой!»
 А он кайфует, конь педальный!
 
Сбивая пепел на ковёр,
 Нальёт себе неторопливо...
 Небось, какой-нибудь майор,
 Или актёришка смазливый...
 
Её обнимет, паразит,
 Она прильнёт к нему со стоном,
 А от него, небось, разит
 Густым мужским одеколоном.
 
Он ей целует плечи и уста
 И обнимает прочие места.
 И нагло получает наслажденье
 В моём порнографическом виденье.
 
Какой ужасной будет месть!
 Я крови жажду! Страсть Господня!
 Он попирает мою честь,
 По дому шастая в исподнем.
 
Он мою водку выпьет всю
 И балыком моим закусит,
 Потом ей скажет: «Усю-сю!»
 Она ответит: «Муси-пуси!»
 
И вот они ложатся спать,
 Он вновь надушится в сортире,
 Потом, включив «Полёт Валькирий»,
 Рога мне будет удлинять.
 
Я не пойму никак:
 Зачем ей этот бабник?
 Он глуп наверняка ведь
 И чёрств, как тульский пряник.
 Он ей там наплетёт,
 Что луну с небес достанет,
 А пол не подметёт,
 Утюг чинить не станет.
 
Рукав не засучит,
 Не вымоет посуду
 И вряд ли отличит
 Гуно от Букстехуде.
 
И этот циник и позёр,
 Ей скажет, выходя из ванной:
 «Ну, что же, где твой Командор?
 Где его носит, Донна Анна?»
 
Вот тут-то появляюсь я 
Весь в белом или в светло-сером, 
Красивый, грозный, как судья,
 С большим железным револьвером.
 
Он закричит, что он здесь ни при чём,
 И тут же притворится кирпичом.
 Сперва его, потом её, кокотку.
 И выйду в ночь, забрав зубную щётку...
 
Мне мой психолог прописал
 Клистир для снятья напряженья
 И тем немного обуздал
 Моё больное воображенье.
 
Дурных фантазий больше нет.
 Я рад. И всё же, для страховки,
 Куплю, ребята, пистолет
 И отменю командировки.