Будьте любезны говорить, коли били фарфор. 
Вымолви хоть слово, трусливый мажор.
Вам кичиться нечем, птицы белых высот.
А сломанные крылья едва сдержат позор.
Я закрывал ставни, а пластик не в счет,
Когда синее пламя щекотало плечо.
Я собирал монеты, сметая пыль, да песок,
А много нужно ли нам в картинах Пикассо?
В руках молот и серп под палящие 30,
Но беда узнать человека под ситцем.
Кафель тоже лопнет от нагрузки на сердце,
Когда-нибудь встанем с полетов на рельсы.
С dиадука на землю подражал альпинизму,
Когда смотрели в высь, половины не видел,
По сравнению с пылью, вы крупицы пустыни.
Мой активен вулкан, жди пока остынет.

А зачем душе крылья летучей мыши?
Зачем губы целовать, когда едва дышишь?
Зеленым куполом сомкнется над нами молчание,
В душу прячем боль, других не замечая.

Мы не увидим слез больше, чем вокзал,
Он созерцал, как падает мужская слеза,
Как холодеет сердце, закрываясь замками,
Обособляя себя, а душу кулаками.
Прагматично, но тошно, к сублимации ближе,
Нарастает вуаль, ту собака не лижет.
О справедливости речь, толеранты ли книги?
Я не верю ни слову, стало сотни религий.
Омега страданий в эпицентре быта,
Но, увы, наши щиты пробиваются битой.
Апогея морали приравняется к грязи,
Родного брата король не отличит в рясе.
Миновозин под кожей согреет душу сильней,
Чем в наше время даже родной дом и постель.
Не отрицаю даже, что в забвении счастье,
Просто на этот раз в прошлом не участник.