они говорят, мне надо быть кем-то еще,
забывая о том, что я итак все сразу.
я - листья травы, гофман и голодный год.
серпантин.
я - ключ, и на мне замыкается каждая фаза.
каждое слово - спазм,
и я болен, мне нужно в госпиталь,
и каждая строчка - обойма, как говорил макс,
ковыряя цветы на пожелтевших обоях.
господи, да мне сил умереть в незабудках,
а не в душной казарме в день вдв
быть повешенным под звон стекла
и стуки дверей
раскачиваться 
туда-сюда
туда-сюда
туда-сюда

банка со светом,
стоящая в ванной в углу,
залита мыльной коричневой пеной,
в ней растворяется постепенно то,
о чем я говорить не могу
и не буду!
линии вырез моей авторучки
снова запнулся, изогнутый в стих.
глядите, на гору взбирается мученик,
смотрите, да он горит!
пожелай мне мужского огромного счастья,
помаши и сфотографируй на пленку.
как по хлебу размажут масло,
так и ты меня тонко-тонко
как пузырь протыкай эти мыльные месяцы
двадцать первого века
опостылели так, что охота повеситься,
несмотря на то,
что любовь человека
не убьет,
я умру от стыда или отвращения,
так уж вышло, 
но чтоб избежать подозрений,
я признаюсь,
я шанхайская проститутка по имени Ли или На,
и я тем быстрей становлюсь на колени,
чем выше моя цена.