С щемящим чувством поражения покидаю я площадь; 
транслировалось там, как наш велогонщик допустил оплошность, 
упустив возможность врагу главному надрать задницу. 
Всем хотелось за боль от проигрыша компенсацию 
взыскать тут же в виде витрин крошащихся и подожженных машин, 
но мой внутренний цензор меня пожурил и остановил. 
В себе я его недавно нарастил, покончив с периодом 
прозябания души в болоте неопределённости, приводящей к выводам
наивным: к примеру, воевать я подпишусь 
только против оккупантов с иных планет. Или ещё такую мыслил гнусь: 
глава страны, по существу, лишь администратор; 
да, главный, но всё же у нас на службе. Но, когда его хеликаптер 
сел однажды среди моего сна, скажу вам, ребята, 
трепет я пережил нешуточный и моя вся бравада 
обернулась страхо-счастьем от той улыбки с хитрецой, 
говорящей, что не понимает, почему я тявкаю за его спиной, 
ведь он тоже любит выбор продуктов. Так что мы с ним движемся по дороге одной. 
Проснувшись, я начал оправдываться перед собой: 
это всего-то во сне из кусков памяти случайная ситуация 
склеилась. Да, но трепет-то мой был реален, так что любые свои залупации 
на власть теперь рассматриваю, как сделку с совестью. 
Зато не стыдно сейчас за себя, когда толкаю с возбуждённостью 
корзину в гипермаркет. 
И за вечерней чисткой зубов щёткой новой с моторчиком мне расскажет 
мой внутренний цензор, что во времена, когда басму с хною 
мешали, ходить чтоб с каштановою головою, было такое: 
люди зубы чистили перед работой содой. 
Ходил слух: из Индии везли по бартерной сделке особой 
зубную пасту в обмен на наши танки. 
Интересно, сколько голодранцы давали за танк белой зубной кашки? 
Ложусь теперь рано, правила удачи оказались просты: 
чем раньше я проснусь, тем успею больше, тем длиннее станет диагональ 
моей будущей плазмостены. 

Поверь, и на работу намного проще вставать рано, 
если всем сердцем примешь личного процветания программу. 
И с утра в холодильнике всегда вижу заветную бутылочку 
с йогуртом. Но сегодня, чувствую, порвал щелчком крышечки 
связь в сложной конструкции, пустив цепную волну. 
И стук в дверь. «Да не бойся, это, может, ответ на твою 
заявку на имплантанты», – предположил внутренний цензор. 
Затем добавил: «А вот теперь бойся». И исчез. А я остался стоять с конвертом. 
Интуитивный рецептор, включившись, выдал вариант: 
«Конверт похож на казённый, – думаю, – в письме от лица прогресса говорят, 
что на тебе в очереди на имплантант иссяк запас 
титан-мельхиора. И космоэкспедиции, включая «на Марс», 
указали на отсутствие ресурсов и форм жизни. 
Значит, не будет войны против хищников в союзе с чужими. 
А придётся поучаствовать против индокитайской своры, 
ползущей к месторождению африканского титан-мельхиора. 
Чувствуешь, тут с твоим интересом прямая связь, 
так что ягодички напряги во имя прогресса. Не ударь лицом в грязь!» 

Только тут не грязь, а песок, в этой жопе мира. 
Наш взвод плетётся по улице в пустыне. Вокруг руины. 
И среди жёлто-коричневого месива красок явился любимый 
набор цветов на бутылочке из-под йогурта. Беру, и мне брюшину 
распарывает болтом из взрыва. Но на этот случай снабдила 
своего сына родина – колю себе в кишки доз десять морфина. 
Местные аборигены налетели, мне уже пофиг – смотрю на дыры в стенах. 
Они не от снарядов, а выпиленные контуры предметов 
реальных размеров. Вот моя бутылочка, вот машина, а тут панель 
можно выпилить… Обзор загородил зверь, 
огромный, с круизный лайнер, из зубной пасты танк, 
с налипшим песком, опустил ствол и, сдув с меня местных ребят, 
пополз в пустыню, догонять процессию 
из шестируких боевых слонов и солдат в чалмах, поющих весело… 
Мой внутренний цензор выразил сомнение, что морфин 
вызывает такие видения, да и в нашей аптечке бойца под него вряд ли предусмотрен зажим. 
«Так что рви конверт – читай письмо». 
«Для вас одобрен кредит на имплантирование», – было в письме. 
Вот пове