Знаешь, вчера в четыре часа ночи или утра я вышел на балкон покурить.
Видел зелёное небо, в той стороне, где начинался рассвет.
Моя комната полна насекомых, для них каждый миг – смерть,
А я хотел слиться с пространством.
Зарыться лицом в архитектуру хрущёвок, тонкая пунктирная нить
Горящих окон на последних этажах соседних зданий
Символизировала горизонт.
Непонятный уют, чужое убранство,
Мировоззрение маленьких мирозданий.
Мне хотелось стать воздухом, в кои веки немым и свежим.
Мотыльки ползали по моим пальцам, вручая, словно медаль, надежду
На утренний прочный анабиоз.

Знаешь, в детстве моим любимым словом было слово «зарницы» -
Блеск удалённых гроз.
Сегодня они всю ночь плясали меж облаков.
Улыбки и плач всех малышей, морщины всех стариков,
Смерть и рождение, материнское молоко или, по Бродскому,
Красное молоко, все голоса, что я слышал и помню,
Все имена и лица.
В этот момент город стал всем, что я знаю.
Не география, но ощущение
Времени, истории, то ли покаяния, то ли всепрощения,
То ли абсолютно наоборот, словно Дева Мария делающая аборт.
Словно набрать в ладони воды и пытаться этой водой дышать.

Знаешь, я не могу сказать, что я тогда увидел,
В общем-то, ничего. Да и зачем тебе это знать?
Я сам абсолютно не понял, что это было.
Небо перестаёт быть зелёным, вот и рассвет.
Ты покидаешь кровать, с добрым утром,
Я всё еще шатаюсь пришибленный в поисках сигарет.

Лишь крыло мотылька блестит перламутром.