Я рос один, только "Два капитана", "Три мушкетера", 
"Четыре танкиста" делали картину путевой,
Мне было пять, я был гадкий лебединый утенок,
От шести до семи я возненавидел учебу,
На колесе восьмерка, во дворе спалили "девятку"
"Девять с половиной недель" все объяснили мне внятно
Досчитал до десяти - нахуй прятки
Каждую осень одиннадцатого пускал в дом напротив бумажный самолетик
Говорят, ты ободрал двенадцать колен, чтоб взобраться наверх,
Я "Пятницу 13" смотрел, потом эмиграция, плен,
Меня в нем носит и носит, в 14 ощущал себя на 88.
Погоди, я сбился, номера в мобиле визжат,
38 попугаев, 44 чижа, кому 1001 ночь с тобой, а мне ни одной,
Привет на дно, 20000 лье под водой

Эти цифры и цвета, тысячи цитат, визы, паспорта -
все растворится без следа,
И все что испытал - все лица и скитания, блеск и нищета - 
сохранится лишь в моих текстах...

Я был зеленым, когда черным налом звались наличные,
Когда Белый дом был то желтым, то красно-коричневым,
Бумер - черным, Саня - Белым и желтою - пресса,
Когда "Мегаполис экспресс" писал про черные мессы,
Когда пиджак должен был быть малиновым, 
А я бредил "Белым солнцем пустыни" и "Желтою Субмариною",
Покинул дом, был что то сделать бессилен, 
И каждый красный день календаря я с Серым был синим,
Зеленый змий и красный глаз от purple haze,
Мне 26, еще один год, и я Курт Кобейн, 
И я столько дней был белой вороной, прохожим средь
Голубой крови, белой кости, золотой молодежи
И вот я - не желторотый, но лет мало еще,
Не чернорабочий, но и не белый воротничок,
Но мой мир серый, ведь не в моей постели она,
Привет со дна, где нет места пастельным тонам

Эти цифры и цвета, тысячи цитат, визы, паспорта -
все растворится без следа,
И все что испытал - все лица и скитания, блеск и нищета - 
сохранится лишь в моих текстах...