Извивалась злоба в бедном сердце, 
И змеею жалила того, 
Кто всегда давал ему согреться, 
Излучая ласку и тепло. 
Демонов опора и твердыня, 
Камень в основанье всех грехов, 
Лютая, лукавая гордыня, 
Кто избегнуть смог ее зубов? 

Та змея то плачет то смеется, 
Проявляя свой бесовский нрав, 
В спорах вечно правой остается, 
Все права и правила поправ. 
Правда у нее в ходу другая, 
Та, что ей удобна и люба, 
Истину лукаво отвергая, 
Стала злу служанка и раба. 
Никогда себя она не судит, 
Ну, а те кто рядом просто врут. 
Чтоб меня судить вы разве судьи? 
Я сама себе свой высший суд. 
Но других судить берется смело, 
Приговор читая, как с листа, 
От избытка сердца то и дело, 
Каплют яд змеиные уста. 
Ну, а если в чем то заподозрит, 
Не снести невинной головы, 
Обвинит, что строил злые козни, 
Был причиной ссоры иль молвы. 
Но и ей не чуждо умиленье: 
Как сначала кровушки попьет, 
Доведет до белого коленья, 
Крокодильи слезы после льет. 
В сердце копит жизни всей обиды, 
Как неусыпающих червей, 
Призывая стрелы Немезиды, 
Поразить виновников скорей. 
Но в безсильи плачет и рыдает, 
Все зазлобы в сердце вороша, 
Не прощая ближних умирает, 
Богом не прощенная душа. 
Чем признать саму себя виновной 
(Ведь рука Господня бьет не зря), 
Лучше обвинить кого угодно, 
Лишь по обстоятельствам смотря. 
Но в конце концов падёт на Бога 
Обвиненье главное её: 
- Наказал за, что меня так строго? 
А другим все вольное житье. 
Глупый труд вести ее к прозренью, 
Сердце не откликнется на зов, 
Слепота и спесь и самомненье, 
Запирают душу на засов. 
Лишь Господь врачует язвы эти, 
Человек не в силах здесь помочь, 
Бог, сказавший "будьте все как дети" 
Озарит души кромешной ночь. 
Такова гордыня в полном блеске, 
Впрочем, далеко до полноты. 
Я в коротком жизненном отрезке, 
Срисовал лишь общие черты. 
Но беда моя в другом, ребята, 
Уж давным давно заметил я, 
Та змея лукавая когда-то, 
Поселилась в сердце у меня.