Одинокая птица над полем кружит
 Догоревшее солнце уходит с небес.
 Если вздыблена шерсть и клыки что ножи
 Не чести меня волком стремящимся в лес.

 Лопоухий щенок любит вкус молока,
 А не крови, бегущей из порванных жил.
 Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
 Расспроси-ка сначала меня как я жил.

 Я сидел на цепи и в капкан попадал,
 Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
 И ошейника нет, чтобы я не сломал.
 И цепи, чтобы мой задержала рывок.

 Я в кромешной ночи, как в трясине тонул,
 Забывая, каков над землей небосвод.
 Там я собственной крови с избытком хлебнул.
 До чужой лишь потом докатился черед.

 Я бояться отвык голубого клинка
 И стрелы с тетивы за четыре шага.
 Я боюсь одного – умереть до прыжка,
 Не услышав, как хрустнет хребет у врага.

 Не бывает на свете тропы без конца.
 И следов, что навеки ушли в темноту.
 И еще не бывает чтоб я стервеца
 Не настиг на тропе и не взял на лету.

 Вот бы где-нибудь в доме горел огонек.
 Вот бы кто-нибудь ждал меня там, у двери.
 Я бы спрятал клыки и улегся у ног.
 Я б тихонько притронулся к детской щеке.

 Я бы верно хранил, и стерег, и берег –
 Просто так, за любовь! - улыбнувшихся мне…
 … Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
 И охота завыть, вскинув морду к луне.