Тополя переговаривались, удивлялись,
всплескивали руками.
Улица смотрела в небо и хотела взлететь.
Тополиный пух ложился на асфальт облаками. 

Он шагал по бордюру,
улыбался и щурился,
думал стихами,
и глаза его отражали солнце, как старая медь.

И ему зачем-то замечались те,
кто раньше был мимо:
мальчик лет двадцати с конопатой своей любимой,
пацаненок на велике; пахло липовым медом и дымом,
и светило, светило солнце неугасимо,
и играло на березовом блестящем листе.

Это просто был май; май жевал травинку и жмурился,
и такая негородская зеленая улица,
и зеленый домишко, как старый учитель, сутулился,
словно придавили к земле года.
И пчела о щеку ударилась, зажужжала,
полетела дальше.
И было только начало.
А конца не будет. И никогда.