* * *

В месте, где голова начинает кружиться
от невидимого вращения, –
мир кажется неподвижным,
но с головокружением ничего, ну
ничего невозможно поделать,
там, где тонкие юноши с голубыми руками
гладят друг друга и не боятся,
где спортивные девушки – серёжка одна,
обтягивающая футболка, старые джинсы,
целуют друг друга и не озираются по сторонам –
там я чувствую себя чужим, ибо
не умею танцевать,
а головокружение от свободы
волеизъявления
(как стало модно говорить
в свете прошедших,
точнее,
не прошедших
президентских выборов)
проходит,
когда говоришь ей, дома:
я хочу от тебя ребёнка,
и расшибаешь лоб о стену,
которую невозможно разрушить,
а голова снова начинает кружиться,
но уже от другого:
у меня никогда не будет ребёнка
от любимого человека,
мы никогда не сольёмся в
общем поступке,
а хватит ли моего сердца на то,
чтобы любить её,
её в ребёнке
и просто ребёнка?
Не слишком ли
для убеждённого эгоиста?
Если бы он был общим,
я бы любил в нём
частичку себя, и это
хотя бы немного,
но тешило мой грандиозный
эгоизм,
от которого, при нынешнем раскладе,
мне, возможно, придётся вовсе избавиться,
а если полное избавление произойдёт,
я уйду в монастырь
или стану разводить кошек
где-нибудь
в загородном доме,
недалеко от пруда с лилиями,
буду читать японских поэтов
в саду, полном белых, красных и жёлтых роз,
а такое отсутствие меня
вряд ли пойдёт на пользу
всё-таки – нашему
будущему ребёнку.