Он пел, что в огромном городе
    деревья в асфальт прорастают корнями,
  И, где бы мы ни были,
    любовь навсегда останется с нами.
  И нельзя растопить ей снега,
    но можно согреть льдинку в ладони,
  Он пел: «Если есть она,
    мне не страшно в огромном Вавилоне...»

И в Барселоне,
  в бедном квартале,
Прислонившись к жёлтой стене,
  играл на гитаре патчанку Ману Чао.
Он просыпался
  так часто от холода,
Ведь снега уже тысячу лет
  заносили его северный город.
Он вспоминает
  то, что было в начале,
Прошу, «Mano Negra», чёрной своей рукой
  забери все печали.

  А в огромном городе
    деревья в асфальт прорастают корнями,
  И, где бы мы ни были,
    любовь навсегда останется с нами.
  И нельзя растопить ей снега,
    но можно согреть льдинку в ладони,
  Он пел: «Если есть она,
    мне не страшно в огромном Вавилоне...»

А ветер ломал его ставни,
  ветер разбивал окна сквота.
Она от него далеко,
  на высоте птичьего полёта.
Она говорит ему что-то,
  а он не верит ни одному слову.
Она делала ему больно,
  и сделает снова...

  А в огромном городе
    деревья в асфальт прорастают корнями,
  И, где бы мы ни были,
    любовь навсегда останется с нами.
  И нельзя растопить ей снега,
    но можно согреть льдинку в ладони,
  Он пел: «Если есть она,
    мне не страшно в огромном Вавилоне...»

  Он пел, что в огромном городе
    деревья в асфальт прорастают корнями,
  И, где бы мы ни были,
    любовь навсегда останется с нами.
  И нельзя растопить ей снега,
    но можно согреть льдинку в ладони,
  Он пел: «Если есть она,
    мне не страшно в огромном Вавилоне...»

  Мне не страшно в огромном Вавилоне...
  Мне не страшно в огромном Вавилоне...
  Мне не страшно в огромном Вавилоне...
  Мне не страшно,
    не страшно...