Утро туманное, утро седое, 
Нивы печальные, снегом укрытые… 
Нехотя вспомнишь ты время былое, 
Вспомнишь и лица, давно позабытые… 
Ох, эти лица, давно позабытые – 
Светлые души и двери открытые, 
Лампочки, тапочки, девочки-лапочки, 
Мама на лыжах в сиреневой шапочке. 
Мама на лыжах, а папа – в отсыпочке 
После ночной. Все мы ходим на цыпочках. 
А за окошком – бульдозером срытые 
Нивы печальные, снегом укрытые. 
Нивы печальные, думы осенние, 
Танцы в ДК и кино в воскресение, 
В макулатуре – журналы с картинками, 
А после школы – конверты с пластинками. 
А после школы – уроки и опыты, 
Час на «битлов» и пацанские хлопоты: 
Стенка на стенку, проулок на улицу… 
Тот не мужик, кто зассал и тушуется. 
Тот не мужик, кто читает Некрасова 
В час, когда двор в настроенье атасовом, 
В час, когда выбрались лыжники сытые 
В нивы печальные, снегом укрытые. 

А после драки – награда за мужество: 
Пива глоток и бычок от содружества… 
Нехотя вспомнишь, что мама волнуется, 
Бросишь: «Пока!» – и вразвалку по улице. 
Бросишь бычок за углом возле булочной, 
Снегом забулькаешь запах окурочный, 
Юркнешь за дверь в аккурат на поверочку – 
Папа попросит дневник на проверочку, 
Всыплет ремня, даст советы дурацкие. 
А под столешницей – Лем и Стругацкие, 
А под подушкой – бабина с «Подлодкою» 
И фотография с голой молодкою. 

А за окошком – бульдозером срытые 
Нивы печальные, снегом укрытые… 
Все это было в моем поколении, 
В веке другом и в другом измерении. 
Но чуть закрою глаза – предо мною 
Утро туманное, утро седое, 
Книжек страницы, пластинки побитые, 
Танцы и лица давно позабытые… 
Ох, эти лица, давно позабытые – 
Светлые души и двери открытые, 
Лампочки, тапочки, девочки-лапочки, 
Мама на лыжах в сиреневой шапочке.