Перевод Б. Дубина

Everything And Nothing
Все и ничто (англ.)
Из книги "Создатель"

Сам  по  себе  он  был  никто;  за  лицом  (не схожим с другими даже на
скверных  портретах  эпохи)  и  несчетными, призрачными, бессвязными словами крылся  лишь  холод,  сон  снящийся  никому. Сначала ему казалось, будто все другие  такие  же,  но  замешательство  приятеля,  с  которым  он попробовал заговорить  об этой пустоте, убедило его в ошибке и раз и навсегда заставило уяснить  себе,  что  нельзя отличаться от прочих. Он думал найти исцеление в книгах, для чего - по свидетельству современника - слегка подучился латыни и еще  меньше  -  греческому;  поздней  он решил, что достигнет цели, исполнив простейший  обряд  человеческого  общежития, и в долгий июньский день принял посвящение в объятиях Анны Хэтуэй.
Двадцати с чем-то лет он прибыл в Лондон. Помимо воли он уже наловчился
представлять  из себя кого-то, дабы не выдать, что он - никто; в Лондоне ему
встретилось  ремесло, для которого он был создан, ремесло актера, выходящего
на  подмостки  изображать другого перед собранием людей, готовых изображать,
словно  они  и впрямь считают его другим. Труд гистриона принес ему ни с чем ни  сравнимую  радость, быть может первую в жизни; но звучал последний стих, убирали со сцены последний труп - и его снова переполнял отвратительный вкус нереальности.  Он  переставал  быть Феррексом или Тамерланом и опять делался никем.  От  скуки  он  взялся  выдумывать  других  героев  и другие страшные истории. И вот, пока его тело исполняло в кабаках и борделях Лондона то, что положено  телу, обитавшая в нем душа была Цезарем, глухим к предостережениям авгуров,  Джульеттой,  проклинающей  жаворонка,  и  Макбетом,  беседующим на
пустыре  с  ведьмами,  они  же  -  богини  судьбы.  Никто  на свете не бывал
столькими  людьми,  как  этот человек, сумевший, подобно египетскому Протею,
исчерпать  все  образы реальности. Порой, в закоулках того или иного сюжета, он  оставлял роковое признание, уверенный, что его не обнаружат; так, Ричард проговаривается,   что  он  актер,  играющий  множество  ролей,  Яго  роняет странные  слова  -  "я  -  это  не  я".  Глубинное  тождество  жизни,  сна и представления вдохновило его на тирады, позднее ставшие знаменитыми.
Двадцать  лет он провел, управляя своими сновидениями, но однажды утром
почувствовал  отвращение  и  ужас  быть всеми этими королями, погибающими от
мечей,  и несчастными влюбленными, которые встречаются, расстаются и умирают с благозвучными репликами. В тот же день он продал театр, а через неделю был в  родном  городке,  где  снова нашел реку и деревья своего детства и уже не сравнивал   их  с  теми,  другими,  в  украшениях мифологических  намеков и латинских  имен,  которые славила его муза. Но здесь тоже требовалось кем-то быть,  и  он  стал  удалившимся  от  дел предпринимателем, имеющим некоторое состояние  и  занятым  теперь лишь ссудами, тяжбами и скромными процентами с оборота.  В  этом  амплуа  он  продиктовал известное нам сухое завещание, из которого   обдуманно   вытравлены  всякие  следы  пафоса  и  литературности. Лондонские  друзья  изредка  навещали  его  уединение, и перед ними он играл
прежнюю роль поэта. История  добавляет,  что  накануне  или  после смерти он предстал перед Господом  и  обратился  к нему со словами: "Я, бывший всуе столькими людьми, хочу стать одним - собой". И глас Творца сказал ему из бури: "Я тоже не я; я выдумал  этот  мир,  как  ты свои созданья, Шекспир мой, и один из призраков моего сна - ты, подобный мне, который суть все и никто".