Рыжеватый пинг-понговый шарик
мальчишкою скачет по крышам, заборам,
катается в стеклах.
Катается, словно по маслу,
и корчится едкой кислинкой в глазах.

И одни говорят:
"Это солнце, осеннее солнце
сидит в глазном яблоке страшным раздором
и сором". Другие кричат:
"Это Петька, балбес, из второго подъезда.
Осколочек неба он вертит в руках".

Всё сегодня не так. Все полны ожиданием счастья,
как некой огромной кастрюли с повидлом,
вкруг которой уселся б весь двор,
не обидев при этом собак и бродяг.

И старушки из плюша в очках, сквозь которые видно
их детство и юность -
а старости вовсе не видно -
с благой укоризной на Петьку глядят
и грозят ему пальцем и Петьку бранят.

Но когда прошлогоднее лето, пошарив в карманах,
нежданно всем выдаст по фунту изюма,
по билетику счастья, по фантику
дикой фантазии выдаст на нос,
позапрошлые девочки в зимних, соленых кудряшках
отпустят внучат посмотреть на безумный,
безумный рыжеющий мир,
от хвоста до ушей заключенный в бесхитростный детский вопрос.

"Все полны ожиданием счастья", -
пишу, а сам думаю: может быть, счастливы мы ожиданьем?
Вот октябрь, наклонившись, накрыл меня сеткой осиновых спаянных век.
И тогда я уснул. И приснилось мне счастье, и солнце,
и Петька, и двор,
трехэтажное здание...
А потом еще вечер, и ветер, и холод,
и новый, не вовремя выпавший, век.