на ней медом скулы!
скулы!
скулы!
на ней воронье крыло.
губы скрывает в мимике шума
и что-то доказывает
доказывает
доказывает...
фигурно ресницами черкает профиль
чернеет бровями и сразу - в темень.
две кисти
(такие тонкие кисти!)
ломаются горизонтами.
я подхожу к ней:
- я знаю Вас в прошлом
она:
- занимались любовью?
я:
- да. но увы не со мной.
она:
- буравил замочную скважину крошка?
я:
- когда Вас увидел стихами напрягся
она:
- ко всем со стихами суешься?
я не люблю ни стихи ни поэтов
с их алкогольными рожами!
вся жизнь на халяву и женщинам врете
и всё вам себя жалко жалко!
давай-ка вали поэт по-хорошему
пока своему не пожаловалась...

я натыкаюсь на утро.
вечер весь вышел трактирным угаром.
в сердце занозой застряла вчерашняя.
жаль что была не одна.
проехали. кухня. черенющий кофе
собака и тишина.
   ***

серенады печальных песен моих
превращаются в горсти песка.
зеркало дробью вьется во мне
танцует бездомный канкан.
и отчаяньем мажу и мажу себя
от голени до головы.
город голодный улицы жрет
вздыхают усталые львы.
любить себя невозможно.
всё - блеф на кончике острия!
кончено! думала смерть обо мне.
толпились угрюмо друзья.
и я холодела шершаво касаясь
могильного шелка у рта.
хотелось чаю. но вместо него
слюной текла пустота.
и левый каблук опртивел
в ключицы впирая статику дна.
отрадно что в крематорий со мной
сегодня пришла весна
а время застыло - убогий банкрот -
в секундной и часовой.
и стало понятно что созданный мир
придуман был вовсе не мной.
но здесь как-то мертво и стыло лежать
по-прежнему мерзнет душа.
и хочется выть и царапать крышку
каленой сталью ножа.
планы сбежать провалились - 
мне плохо и здесь как было всегда.
одно преимущество - больше не надо
смеяться и рвать провода.

и взвесив всё это не то чтоб на вес
мальчишечьим тая пушком -
прошу вас поверить в необходимость
по венам пустить молоко.
   ***
было. и много. но так никогда.
в кране запела от счастья вода
и захлебнулась у самого рта 
того кто не знал поцелуев.
минус три ночи. три 8 на 3.
кто за штурвалом не видел земли
кто за штурвалом целуется сладко и сочно.
и капитанская плавится дочь 
няне внимая и грезит всю ночь
шепотом: милый! мой преданный друг!
тебе я навеки невеста!

было: по реям рассвет протекал
в устья людей и казенных зеркал.
она наблюдала за ним:
он курил. он хмурился. ей было грустно.
челночить по берегу – смысл на нуле.
уж лучше балластом на корабле.
гарсон в одеяле как лошадь в седле.
7 дней тяжело без девицы!

было. я видела: суша кралась
приметой того что жизнь удалась
приметой того что нужно спешить 
в каюту пока не хватились.
и выпустив ей на колени свой сок
гарсон второпях затянул поясок
«ты не провожай» - попросила. кивнул
и тотчас уснул обновленный.

и был на корме уютный трамплин.
и руки сложив на манер балерин.
она задохнувшись от слез и следа
упала в немое пространство.
и долго искали. как скрепку в бюро
а море качалось и словно росло
её аккуратно дотавив в нутро
без права дороги обратно.
   ***
нет обреченнее зрелища:
женщина смотрит хоккей.
вполоборота к воротам.
жизнь надоела до рвоты.
и нянчу чужих детей.
нет обреченней стены
параллельной поверхности шара.
я никогда не просила
я никогда не мешала
твоим танцам в лоне весны.
нет! я сказала что нет!
земли виртуально касаясь
я сердце гулять отпускаю
в аэродромный снег.
нет обреченнее двух
ставших навек перед прошлым.
нам разойтись невозможно
как взять у бога взаймы.
и нет обреченней пути
чем мой. без поправки на север
туда где танцуют метели
и странного цвета сны.
   ***
война:
за тузами черви крадутся.
ты спи не храпи
хоронись за редутом
воздухом легких беги
в колибре свинца.
из мертв