Я начинаю репортаж с петлей на шее
Я объявляю ультиматум черным дырам
Три уголька в ладонях пламенем развеют
Вишневый холод над суровым миром
Лопата воткнута в замерзший уголь
Труба, труби, трубач, над трупом плачь
Сейчас герои сладких снов покажут удаль
Лишь оседлают трех свиней и тут же вскачь

Туда, где солнце никогда не пахнет ядом
Туда где кактус трахал розу на песке
Где нету стебельков, побитых градом
И не томится молодой дебил в тоске
Бубновый туз бубнит в дырявый бубен
Бубенчики разгадывают масть
На праздничном столе селедка в шубе
Танцует вальс, раскрыв немую пасть

Ортопедический ботинок сыт по горло
Наелся снежной каши, дуралей
Глазастые зубила, шила, сверла
Буравят скважину, чтоб стало потеплей
Завязанные в мыльный узел струны
Запаянные в петли облака
Поют о том, как огненные луны
Сшибают с ног безрогого быка

Цветастые черничные поляны
Лелеют лето и летающий оргазм
Охотник без ружья в берлогу глянул
Дыханье перебил протяжный спазм
Зачем старик наелся злой отравы
Зачем дышал слезоточивым газом
Стаканы оказались правы
Виной всему был старческий маразм

Чугунные ворота в город нефти
Взрываются на счет: “ноль – раз – два – три”
Когда любовь, о да, поверьте
Любовь, ходящий любящий огонь сгорит
Косые керосиновые балки
Не суй в колеса в поезда разврата
Сначала был разврат, потом щебечут галки
Ну а потом у телефонных аппаратов

Звучит поэма влюбленных цистерн

Раскрашенные плавным смехом стены
Виденья мимолетной простоты
Здесь Ева преклонит свое колено
Перед Адамом в час весенней красоты
И пиковый валет с той самой дамой
Пройдутся по проспекту в неглиже
Стеклянные холсты в оконных рамах
С восторгом крикнут: “О, ну надо же!”

Под утро ляжет спать седой кудесник
Чтобы опять чудить всю ночь
Зачем ему дневные сны и песни
Затем, чтоб воду в ступе не толочь
Когда колеса проскрипят конечным воплем
Смотритель стукнет по трамвайным проводам
И капитан блеснет заржавленным биноклем
Наступит время расходиться по домам

А дома нет, и не было в помине
Вчерашний натюрморт был съеден кем-то
Должно быть, облако сгорело в камине
Но продолжается чумная кинолента
Киномеханик, ну давай, крути свой фильм
Гуляй да пой, народная толпа
Стиляга разберется, в чем тут стиль
Электрик рухнет с пятого столба

Больные дети ждут последней встречи
В полтретьего под каменным утесом
Когда на майском небе вспыхнут Божьи свечи
Они ответят на широкие вопросы
Пусть это будет способ выжить среди мертвых
Хотя, их жизнь не больше, чем кино
В котором половина кадров стерта
А мозговое полотно отключено

И тридцать первый комиссар с подводной лодки
Закурит мрачно злую папиросу
Зажмурит глаз, ругнется матом, выпьет водки
И скажет: “С богом, в путь, товарищи матросы!”
Туда, где водоросли пахнут трупным соком
Туда, где спят русалки без чешуй
Где обжигает грудь бесценным током
Сильфиды острогубый поцелуй

И там звучит поэма влюбленных цистерн

Кто любит музыку, тот любит добрый голос
А в данном случае вся музыка в словах
Кто бросил семя, тот увидит колос
Да будет хлеб на всех земных столах
Но ведь не хлебом же единым жил художник
Который мамонта в пещере рисовал
И, затаив дыханье, шел так осторожно
Мимо цветка в ущелье между скал

Потом все лопнуло, взорвалось и уснуло
Все расцвело и стало дико улыбаться
А сон был вещий, – в нем звезда тонула
Но было уже поздно просыпаться

Большая полунепонятная картина
Висела в комнате безмозглых колдунов
Глаза, похожие на тающие льдины
Блуждали в направлении ветров
Ветра устали дуть и стали выть моторы
Глаза растаяли, картина сожжена
Все колдуны залезли в крысьи норы
Взорвалась полунепонятная стена
На белой копоти высоких потолков
Оставлен отпечаток черных рук
Среди развалин вонючих, гнойных слов
Читает бабушкины письма грязный внук
Зачем он поджег свою печальную гит