«Комиссионный» решили брать,
Решил я мокрым рук не марать.
Схватил я фомку, взял чемодан,
А брат Ерема взял большой-большой наган.

«Комиссионный» решили брать,
Решил я мокрым рук не марать.
Мигнул Ереме, сам — в магазин,
На стреме встал один-единственный грузин.

Грузин, собака, на стреме спал,
Легавый быстро его убрал.
Раздался выстрел — я побежал,
Ерема тепленький у выхода лежал.

Исколесил я полста дворов,
Сбивал со следа всех мусоров,
На третьи сутки в подвал попал,
Биндюжник Васька через сутки есть давал.

Проплыли тучки, дождей прилив,
Одел я снова шикарный клифт,
Одесским шмонам кишки пустил
И на хавиру к своей Маньке привалил.

Остановился я у дверей,
Ко мне подходит какой-то фрей,
Я знал, что раньше он здесь не жил,
И потому винтить отсюда предложил.

Он вскипишнулся: «Я старый вор,
Могу попортить тебе пробор…»
По фене ботал, права качал,
Схватил по тыкве и надолго замолчал.

Часы на стенке пробили пять,
И только с Манькой легли в кровать -
Вдруг кто-то свистнул — я на крыльцо,
Двенадцать шпалеров уставились в лицо!

Заводит вохра, нас, во дворец…
Я, право, думал, пришел конец!
Я, право, думал, что взят один…
А на скамье сидел остриженный грузин.

Он что-то судьям, двое суток пел.
А на третьи сутки я не стерпел -
Я крикнул, - сУдья, Кончай балет!
А прокурор еще добавил пару лет.

Прощай, свобода! Прощай, Ерема!
Мы каждый едем своим путем.
Начальник к морю, на берег в Крым,
Грузин — в Тбилиси, а я без паспорта в Нарым.