Я не очень верю актерам - У них слишком уж много лиц, 
Все у них изменяется скоро, Не живешь, а играешь блиц. 
У меня есть ручная птица, Она очень хрипло поет, 
Что с того, что она мне снится? Но зато никогда не врет! 
У меня есть койот и ворон, У тебя - атональный джаз, 
Я стихов рассыпаю споры И взойдут ли они - Бог даст. 
И над плотию умерщвлённой Подлетает душа, как флаг. 
Этот мир был такой зеленый До тех пор, пока не ослаб. 
В этом городе нервных танцев Слишком мало солнечных дней, 
Я хотела бы в нем остаться, Но уйти оказалось верней, 
Чтобы боль вытекала горлом, Лишь сверкнет Петропавловский шпиль, 
И в жаровне тоски упорной Отливался высокий штиль. 
Я сейчас - демиург, мессия, Я - алхимик, шаман, поэт. 
По законам драматургии Скоро должен начаться сюжет. 
Я пишу эту злую сказку, Не надеясь на хэппи-энд, 
Своевольны роли и маски, Но вступил в увертюру бэнд. 
Я не очень верю актерам (если это имеет смысл), 
Кто на тонкой струне минора Повисает, как альпинист, 
Кто все время у края сцены, Разделяющего тьму и свет, 
Кто смертельную платит цену, Созидая то, чего нет. 
Его звали, скажем, Антоном, Он, конечно, был маг и актер, 
По средневековым законам Ему мог бы светить костер. 
Он умел вызывать затменья, Смех и ветер, слезы и дождь, 
Хоть он делал это на сцене - Инквизицию не проведешь. 
Каждый день (выходной - понедельник) Он играл сердцами людей. 
Он во всех амплуа был гений: Комик, трагик, простак, злодей, 
Плут, игрок, что печатью мечен, Инженю, резонер, слуга, 
Но актер - не богова свечка И не чертова кочерга! 
Его паства - толпа у кассы, Его храм - галерка, вертеп, 
Он за клоуна и гимнаста, Его жесты - вино и хлеб. 
В балагане толпа людская - Так изволь получить паёк 
Тем, что в рай таких не пускают,
Даже с краю, только в раёк. 
Ты встаешь на свои колена И глядишь, не совсем дыша, 
Как шевелятся доски сцены Потому, что в них есть душа. 
То король, то бродяга, то есть Каждый раз всё новая роль. 
Лицедействуешь - так на совесть Открывать свое сердце изволь! 
Что получишь в ответ по праву? То любовь, то лишь медный грош, 
То овации, крики "браво!", То из ложи швыряют нож. 
И любовь чрезмерна, и плети, Зацепило - не гнись, держись, 
Ты уже променял всё на свете На дурманящий запах кулис. 
Вот тогда и беда поверит, Что, как ангел, ты неуязвим, 
Ну а может - как Том и Джерри, Или просто - как клоун и мим. 
За свой дар игры невозбранной Ты и быть, и не быть готов. 
Бог хранит дураков и пьяных, А еще - бережет шутов. 
Эта ласка и эта таска - Маска тьмы, пустоты костюм, 
Тонкой пленкой цветной раскраски Слепит глазки, морочит ум. 
Слепит глаз и морочит ум. 
И когда с пропоротым сердцем Наш герой приходит домой, 
Там пьянчуги лезут погреться, Проститутки кричат "ты мой!". 
На его истекающий голос Собираются упыри, 
Он идет, излучая веселость, Что с того, что дыра внутри? 
Что с того, что внутри колодец, Коридор извилистых строф? 
Он внутри и снаружи, то есть Он раздвоен между миров. 
Он идет, запинаясь о звезды, И под кожей не кровь - вода, 
Я не очень верю тверёзым, Но и пьяным - совсем не всегда. 
Вечер, зал - и он снова новый, Искрометен, жив и игрив, 
Снова зритель глядит, зачарован, Как он сказки плетет мотив. 
Среди тех, кто забыл о вздохе, Я - та девочка в первом ряду, 
Я не в городе, не в эпохе - Вслед за ним без оглядки иду! 
Я ребенок в смешном балагане, В сказке под названием "жизнь". 
Я дрожу перед злыми врагами И в восторге от криков "бис!". 
Белый грим Пьеро с Арлекином И сердечко в груди тук-тук, 
Я уже почти Коломбина, Я забыла, что это глюк! 
Покатайся в аттракционе, В притяжении этих мук, 
На машинке или в вагоне, Меж столицами и вокруг. 
Там веселые шутки-пляски И в финале оркестр трам-парам, 
Я не очень верю паяцам, Лицедеям и джокерам. 
Мой койот и ворон хохочут, Говорят мне - окстись, это сон! 
Только сердце проснуться не