По Мехико бродил я наудачу,‎
выгуливал мустанга в поводу.‎
Гляжу – сидит роскошная мучача‎
за столиком в мескитовом саду.‎

Глаза такие грандес, будто песо.‎
И главное - числом не меньше двух.‎
На запах ее утренней сервесы‎
слетелись тучи ос, шмелей и мух.‎

‎«Сеньора, - говорю, - буэнос диас!‎
Кетцалькоатль храни Вас от всего.‎
Ах, до чего ж Вы сложены на диво
и вычтены на диво до чего!‎

Для Вас готов я съесть живую мамбу
и кактус подложить себе под зад.‎
И даже получить разряд по самбо -‎
по румбо у меня давно разряд.»‎

Она в ответ: «Оставьте комплименты.‎
Я слишком много выпила вчера.‎
Ведь это же и ежику компрендо,‎
что я бесамемучаюсь с утра.»‎

‎«Сеньора, - говорю, - пред Вами – мачо!‎
И все, что под сомбреро тут - для Вас.‎
Поехали скорей ко мне на ранчо - ‎
что в прерии затеряно как раз.‎

Там возле рио чудное бунгало
и вид на конопляные поля.‎
И жареный койот глядит с мангала
на начатый бочонок мескаля.‎

А кончится мескаль - добавим чачи‎
и будем слушать два часа подряд,‎
как бегают по пончо кукарачи
и кактусы столетние шумят.»‎

Она в ответ: «Послушайте, мой милый,‎
с похмелья даму теребить нельзя.‎
Купите лучше мне кило текилы,‎
и тихо разойдемся как друзья.»‎

‎«Сеньора, - говорю, - ведь Вы же спьяну
разбили мне навеки корасон!‎
И отняли надежду, что маньяна‎
он будет биться с Вашим в унисон!»‎

И, медленно рыдая в ритме танго,‎
не различая, где перед, где зад,‎
взобрался я на верного мустанга
и бросил на нее прощальный взгляд...‎

И вдруг – не знаю, что со мною сталось -‎
я родинку заметил на виске:‎
‎«Ты – дочь моя, что в детстве потерялась!‎
Там все терялось, в этом бардаке,‎

где мы ютились с тёщею и тестем.‎
У нас пропало множество вещей.‎
Мы все потом нашли при переезде,‎
тебя ж не обнаружилось вообще.‎
‎ ‎
И вот теперь нашлась ты! Дай свой адрес,‎
я тонну леденцов тебе пришлю.‎
Ведь ты ж моя чикита, я твой падре,‎
и, падре буду, я тебя люблю!»‎

Она в ответ: «Везет же мне на кадров
с утра пораньше, Господи, прости!‎
Катись-ка, падре, ты к такой-то мадре,‎
и хватит околесицу нести.»‎

И я поехал прочь, печали полный -‎
шлимазл, хотя и дожил до седин.‎
Но кто-то ведь терялся, я же помню...‎
А может, то не дочь была, а сын?‎