"Если случится, что я умру и придет поглядеть на меня какая-нибудь дама, то скажите ей, что у Бетховена самое лучшее произведение..." - он даже нарочно записал мне это. Вот поглядите...
- Покажите, - сказала Вера Николаевна и вдруг заплакала. - Извините меня, это впечатление смерти так тяжело, что я не могу удержаться.
И она прочла слова, написанные знакомым почерком:
"L. van Beethoven. Son. N 2, op. 2. Largo Appassionato"
***
"Она  узнала  с  первых  аккордов  [...] и душа ее как будто бы раздвоилась. Она единовременно думала о  том,  что  мимо  нее  прошла  большая  любовь, которая повторяется только один раз в тысячу лет.  Вспомнила слова генерала  Аносова и спросила себя: почему этот человек заставил  ее  слушать  именно  это бетховенское произведение, и  еще  против  ее  желания?  И  в  уме  ее слагались слова.  Они так совпадали в  ее мысли с музыкой, что это были  как будто бы куплеты, которые кончались словами:  "Да святится имя Твое".    "Вот сейчас я вам покажу в  нежных  звуках  жизнь,  которая  покорно  и радостно обрекла себя на  мучения,   страдания  и  смерть.  Ни жалобы,  ни упрека, ни боли самолюбия я не знал.  Я перед тобою  -  одна  молитва:  "Да святится имя Твое".    Да,  я предвижу  страдание,  кровь  и  смерть.  И  думаю,  что  трудно расстаться телу с душой, но..  Прекрасная, хвала  тебе, страстная  хвала  и тихая любовь.  "Да святится имя Твое".    Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки.   Сладкой грустью, тихой, прекрасной  грустью обвеяны мои последние воспоминания.  Но я не причиню тебе горя.  Я ухожу  один,  молча,  так  угодно  было  богу  и судьбе.  "Да святится имя Твое".   В предсмертный печальный час я молюсь только тебе. Жизнь могла бы  быть прекрасной и для меня.  Не  ропщи,  бедное  сердце,  не  ропщи.   В  душе  я призываю смерть, но в сердце полон хвалы тебе: "Да святится имя Твое".  Ты, ты и люди, которые окружали тебя, все вы не  знаете, как  ты  была прекрасна. Бьют часы.  Время.  И, умирая, я в  скорбный  час  расставания  с жизнью все-таки пою - слава Тебе. Вот она идет, все усмиряющая смерть, а я говорю - слава Тебе!.."  Княгиня Вера обняла ствол акации, прижалась к нему  и  плакала.  Дерево мягко сотрясалось.   Налетел легкий ветер и, точно сочувствуя ей, зашелестел листьями. Острее запахли звезды  табака...   И  в  это  время  удивительная музыка, будто бы подчиняясь ее горю, продолжала:"Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь?  Ты ведь моя единая  и последняя любовь. Успокойся, я с тобой.   Подумай  обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки.  Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я чувствуютвои слезы. Успокойся.   Мне спать так сладко, сладко, сладко".  Женни Рейтер вышла из комнаты, уже кончив  играть,  и  увидала  княгиню Веру, сидящую на скамейке всю в слезах.  - Что с тобой? - спросила пианистка. Вера, с глазами, блестящими от  слез,  беспокойно,   взволнованно  стала целовать ей лицо, губы,  глаза и говорила:  - Нет, нет, - он меня простил теперь. Все хорошо."