гнойный:

наконец-то записал куплет на фит с латентной комой,
хотя моя жизнь не идет комом,
и я не пою, как гоман.
я не пью и не наркоманю,
меня к этому и не тянет,
но хочу побывать в омане,
заодно и в германии,
многие в 13 лет знают “блейзера” ароматы,
а мы будем до конца жизни ругаться матом.
эта песня — экскурсия по мозгу на новом фрегате,
но не на старенькой ладе.
если рифмы корявы, мы их не сгладим,
многие со мной из-за моего бреда не ладят,
а я всё равно пишусь, и не спрашивай, чего ради.
я буду дальше гадить
и спереди, и сзади.
читаю, как виртуоз на скрипке,
а слова идут, как материал податливый и гибкий,
на это есть гарантия.
пойду, надену мантию.

латентная кома:

обломки лиры, размазанные по миру,
в лабиринтах кварталов древнего рима,
каждый год перерождается время.
исполнители аббадона,
пробивают стены протяжные стоны.
катя модно уже имитирует последние два года,
превозмогая боль и отвращение,
хочет быть как все прочие — замужем,
и на огороде с растениями,
а пока детство разменивает
в позе ангела над раковиной,
забиваясь пудрой, вычитает слагаемые;
одно за другим, как прочие.
все чаще углубляется ночью —
кто-то по хардкору красит лица,
заполняет нутро цитатами и фикциями.
на реализацию давно уже взято полицией:
подставные и понятые
с богатым внутренним миром
в разделочных цехах.
информативные консервированные образы,
вскрой ножом и умойся,
впитав вытяжку из трав
кирпичной крошки и лексики
самородных субкультур природы,
выросших на поле свободы
под присмотром маркетологов
и специалистов из отдела по работе с народом.
национальная идея — это, скорее,
воровство, помноженное на беспредел,
а не самовыражение.
гениев тут не жалуют.
приказано темными силами
вступать в отряд ассасинов,
а за моими зрачками бездна.
кого ведет жадность,
а мой путь поддерживает валис,
и знание не растерять бы по дороге,
приобретая врагов на каждом повороте.
я еще жив,
и это все, чем я могу похвастать в итоге.

млкн:

надел мантию-невидимку, стерся в тоске магазинных пыток,
в склепе задул все свечи, червивость впитывая,
вбиты в десны полосатым архиепископам
списки высеченных, шурупы в глазах тянут к искренности,
латентная кома молоком гноится, вырезал ленту мебиуса на крыльце больницы,
расчертив руку циркулем безногой царицы.
падают звезды в ладони, поплавки голов тонут в крови,
а я смеюсь, изо рта стаей рвутся мотыльки.
я вскрыл вьетнамца мотыгой, крича в экстазе “хаву нагилу” в рот убитого,
там темно — глаз выколи. не бойся, могу и я выдавить.
тишина душит детей, оставаясь безнаказанной,
над их колыбелью повешу яблоки глаз твоих.
по “первому” модный приговор, зайцева нет, его яйца проколоты
и висят в прихожей,
там же головы клоунов, полные грога,
и почки операторов, тошно молящих о роуминге.
я улыбнулся и зашил рот.

себастьян кадар:

вы покурили член гориллы,
ты играешь на кожаной флейте, а я ебу в лесу эльфа на скейте,
сперма на капоте; я помню, как нассал тебе в компот ещё в детском саду,
утонули все спасатели малибу, или покусали акулы.
между ног два дула, хули такие помятые с утра?
твои морщины на ебальнике буду гладить утюгом,
потом пойдём позавтракаем, знаешь, мы любители утреннего копро,
это так прекрасно — нарезать коричневую кобру,
мы фанаты робокопа и крепкой “охоты”.
легавые ныряют бичихам в пилотки,
в магазинах пиздят водку.