Когда усталость валит с ног
И спится на ходу, 
Когда молчит дверной звонок
И чай не греет, 
И даже мой любимый пёс, 
Поджав свой хвост, 
Добра не ждёт, 

Я, вспомнив правила игры, 
На улицу иду – 
Мой магазин всегда открыт, 
В нём есть портвейн – 
Вино давно ушедших лет, 
Когда отец платил за свет 
Тридцатку в самый тёмный год. 

Голуби воркуют, слышишь, сделаем шаг, 
На согретый тёплой крышей старый чердак. 
И мурашки по спине –
Мальчик маленький в окне
Улыбнётся мне. 

Господи всемилостивый, – это же я –
Может быть, приснилось мне, а, может быть, пьян.
Сорок лет почти один,
Лампу тру как Алладин.
Может, это джинн?

Ну как, малыш, твои дела?
На третьем этаже
Ещё все целы зеркала,
И всё в порядке.
Кинотеатры гонят план –
Во весь экран
"Фанфан–тюльпан".

Пылится кожаный диван; 
Ему лет сто уже, –
На нём когда–то ты сдавал 
Туза к десятке,
И губы подпалив бычком,
Мечтал выиграть жизнь в очко
И стать артистом как Крючков. 

Посмотри на дядю, мальчик, 
Дядя – артист.
Ну, сбылась твоя мечта,
Но как же хочется вниз! 
Птицу–жар держу рукой,
Поменялся я б с тобой
На карман пустой,

Чтобы снова выбежать
В огромный наш двор,
Перелезть с мальчишками
Через забор,
И стремглав умчаться в мир,
Где заиграны до дыр
Две колоды стир.

Белье просохшее висит,
Как флаги в ноябре,
А город с крыши так красив –
Ума лишиться.
Ты что–то про него споешь, 
Чумазый питерский гаврош,
Сжимая крик как финский нож.

И будешь долго у небес
Признания просить
До той поры, пока тебе
Не стукнет тридцать.
Но заболтался я – пора
Мне покидать свое "вчера".
Прощай. Ни пуха ни пера.

Когда усталость валит с ног
И спится на ходу,
Когда молчит дверной звонок
И чай не греет,
И даже мой любимый пёс,
Поджав свой хвост,
Добра не ждёт,

Я, вспомнив правила игры,
На улицу иду –
Мой магазин всегда открыт,
В нём есть портвейн –
Вино давно ушедших лет,
Когда отец платил за свет
Тридцатку в самый тёмный год.