настоящая весна будет самая,
была мартовская чушь.
ямы, трещины, ямы
и только лучшая в глазах там.

я менял голову, отдал свою на проветривание.
крики по ветру, а сопли меня проведывали.
два выхода: врать и врать всем.
сто метров от края. переписываю кассеты.
отпечатки твои в одиночных постелях,
последние краешки тела в глазах красных.
звезды опознали по венам и зрачкам белым,
твоя прожженная ничтожная жизнь. я не победил,
но я участвовал.

в пепельнице только фильтры,
на кровати белье
и переписанные фильмы.
у соседей кто-то блюет своей фантазией,
а трезвость в разъездах.
улыбку, губы и грубость прозевал.
мои назойливые радости в горло подлезли
и спят в подъездах.

настоящая весна будет самая,
была мартовская чушь.
ямы, трещины, ямы
и только лучшая в глазах там.
между ссорами, каждые сорок секунд
брал трубку,
номер через восьмерку и длинный гудок.
положи, глупая, я далеко.

успокаивая надрывность кидал крошки в ритм.
музыка, бристоль представил, усталость и мосты.
кто-то успокаивает, а кто-то устаканивается.
под стеной, на коробках, в проповеди он отдал
отдал, отдал, но зная, что подарят.
кто-то пьет по праздникам, а кто-то одинаково грустит
разбивая себя на пазлы.
я часто достаю из шкафа бесповоротность
чаще достаю людей. и скромность,
дыша только в форточки и в воротники
по-иному людей воротит.
я люблю всех и спешку, и ненавижу одиночество.
а ты себя, успешность свою возлюбленную
и ненавидишь окна, в которые молча.