В городе Париже в начале июля
Я столкнулся с ним, когда играл в прятки.
Он рвал свои стихи, пил дешёвый виски
И плакал.

Его поджидала смерть
И он знал об этом.

Его лицое изрытое траншеями сомнений
Успокоилось, покрылось слоем мела. 
Я спросил в упор
- Куда ты собрался?
Он шепнул: - На небо,- и улыбнулся.

Честное слово!
В душном июле я запомнил как он умирал.

От снов до вдохновенья целая вечность,
Я трижды мог пропасть пока ее мерил.
Звериное чутьё выручало в слепой дороге.

Я встретил могикан, для которых честь табу
И холёных фаворитов, что бесятся с жиру.
У первых был внимательным учеником,
Вторым вгрызался в глотку тихой собакой.

Издерганный молвой о распятой любви,
Израненный баграми языкастых пророков
Я медленно ступал по дымящей земле
И мучался жаждой.

Может быть мне просто повезло
Воронью всему на зло.
Мне не дали сгинуть в прорве дней,
Помогли залечить раны.
По тропинкам узким и шальным, 
По обрывам ледяным.
К родникам живым провели меня
Мимо зоркой охраны.

Я припал к воде запекшимся ртом,
И жадно пил, глотая свое отраженье.
Да видно перебрал живительной влаги,
Меня начал бить озноб.

В памяти кипел раскалённый июль.
Париж не поперхнулся своею жертвой.
Я решил двигаться чтобы согреться,
Я начал двигаться чтобы согреться.

Честное слово!
Я не хочу умереть в ожидании солнца.

В городе Париже в начале июля 
Я столкнулся с ним, когда играл в прятки.
Он рвал свои стихи и пил дешёвый виски
И плакал.

Его поджидала смерть
И он знал об этом.

Его лицо изрытое траншеями сомнений
Успокоилось, покрылось слоем мела.
Я спросил его в упор
- Куда, Джим, собрался?
Он шепнул: - На небо.