Я в желтых был домах, и есть оттуда грамота,
Бродил в чужих умах, как тень папаши гамлета,
Казался многим черствым и не был образцом,
Сказал однажды: "Черт с ним", поссорившись с отцом.
Фамилию без отчества с тех пор везде пишу,
Совсем чуждаюсь общества, народ не выношу.
И хоть с народом праздную я праздники народные,
Но с мордой безобразною не лезу в благородные.
Живет во мне апатия, с работы - и в кровать,
Какая правит партия - мне нынче наплевать.
Само собою все течет, но за жизнь страны 
Иную грудь пускай печет сорок градусов вины.
Вижу многих обреченных, вопрошают: "Ну когда же?",
Популяция же черных не волунет меня даже.
Порой втыкаю в новости и в легенький фильмец,
В пустопорожней волости случилось, ну, пиздец.
Покажут, где зимуют раки, оказаться б там,
Где прадеды штурмуют Зимний Двор в семнадцатом.
Затем увидел - ну беда, чего не встретишь в мире -
У лже-пророка борода отклеилась в эфире.
Сидел, болтал об Ангеле, в глазах - сплошная грусть,
И тексты из Евангелие читал он наизусть,
И слезоньки сочились, а мне плевать, признавться там,
Чего бы не случилось в две тысячи двенадцатом.
Дошли, кажись, до точки, мне стыдно, я не скрою,
Лишь фиговым листочком лицо свое прикрою.