Моя любимая лежит среди зомбей
В краю подземных огнедышащих вулканов.
Мы с ней в песочнице варили голубей,
И засыпали под вечерний звон стаканов.
Гармонь стонала, приплывали мандюли.
Из злых гляделок матерей хлестали ливни.
И как над Волгою степные журавли,
Летели на пол их рандолевые бивни.
От постных взрослых заманух слетела блажь.
Притоны томных, монотонные повторы...
Спалили наш волшебный ёлочный шалаш
Питекантропы из строительной конторы.
Заплыло рыло от похмельного поста.
Заплёл мизгирь узоры смерти на ладони.
Глаза горят из чёрного креста.
Блуждают в дымке махаоны над мардонгом.

Pretty woman, beauty supper.
В Ад на дровнях тихой сапой.
Там смешной Уроборос
Поцелует в ямку, где был нос.
Плакай мама, плакай папа —
На дверях воронья лапа.
Ты в гробу такая лапа!
По семи кругам в последний кросс!

Срывали люди нас с намыленных петель.
Тельняшку черную дотла стирала Лета.
И самогон я приносил в её холодную постель,
Как панацею от тревожного рассвета.
Мы станем сорною травой среди камней,
И нас растопчет в прах могучая Рассея.
Гудит паром, подруга юности моей!
Тебя зовут на светлый праздник новоселья.
Так не грусти, подруга юности моей!
Тебя давно уже не ждут миры иные.
Мы превратимся в сизокрылых голубей,
И, как лекарство, примем ванны земляные...

Pretty woman, beauty supper.
В Ад на дровнях тихой сапой.
Там смешной Уроборос
Поцелует в ямку, где был нос.
Плакай мама, плакай папа —
На дверях воронья лапа.
Ты в гробу такая лапа!
По семи кругам в последний кросс!

Моя любимая лежит среди зомбей
В краю подземных огнедышащих вулканов.
Мы с ней в песочнице варили голубей,
И засыпали под вечерний звон стаканов.