Сквозь белые рожицы холодов,
Сквозь мерзлые кратеры стадионов
Я слышу, как в крошеве проводов,
Хвостами сшибаются радиоволны.

Уже доля каждого сочтена,
И выжившим велено отсыпаться.
Самая первая седина.
Появилась, когда тебе стало за двадцать.

Алые рваные паруса
Новенькой солнечной батареи
Вряд ли способны на чудеса,
Они никогда тебя не отогреют.

Моих же уже никому не отнять -
Из ломкой фанеры, из кровельной жести,
Они пережили уже тридцать пять
Огромных космических путешествий.

Сквозь нынешний день, не лишенный надежды,
И завтрашний выглядит необозримым.
Но небо уже самолетов не держит,
Но небо уже наливается дымом.

Встречено многое на пути -
От полного краха до полной победы.
Но того, что хотелось бы вновь обрести
Нет даже в туманности Андромеды.

Мы, будто бы дети проторенных трасс,
Привыкли в беде апеллировать к взрослым,
Но взрослые снова, в двухтысячный раз
Сбежали от нас к галактическим гнездам.

Вкушающий завтраки в белых одеждах,
Ты к ужину выйдешь в темно-зеленом.
И небо уже самолетов не держит,
Оно уже стало, как море, соленым.

Я спрячу свой мозг страусом эму
В песок этой белой больничной палаты.
Прими меня, Космос, в свою макросхему
Хоть самой ничтожной, бессмысленной платой!

Светилам и спутникам их невдомек,
Когда мы состаримся - до или после.
Корабли, залетевшие на огонек,
Мы в этом будущем - только лишь гости.

Уставшему телу - немного вина,
Чуть-чуть тишины обесточенным нервам...
Последняя лунная седина,
Уравняла хребты твои в двадцать первом.

А утром в мерцающий иллюминатор
Я выгляну - и ничего не увижу.
Ведь небу уже самолетов не надо,
Ведь небо уже не становится ближе.